Книга Яблоневый сад для Белоснежки - Наталья Калинина

В одиночестве я сидела недолго. Помимо меня, в этом небольшом парке был еще старичок, который неторопливо прогуливался по ухоженным, изогнутым, как лекала, дорожкам и бросал в мою сторону заинтересованные взгляды. Честно говоря, поначалу это внимание со стороны незнакомого человека меня немного напрягало: чего ждать от этого дедули? Конечно, на маньяка он никак не походил в силу своего уважаемого возраста, но вот прочно вбитые в голову опасения, порожденные нашей неспокойной московской жизнью, не давали расслабиться и здесь.

Дедуля, сделав еще пару кругов по парку, все же присел на противоположную скамеечку, маскируя свое любопытство к моей персоне простой старческой усталостью. Но в тот момент, когда я встретилась с ним глазами, широко улыбнулся и, будто я его уже пригласила, с готовностью пересел на мою лавку.

– Ола! – жизнерадостно поприветствовал он меня, словно старую знакомую. Я вежливо ответила по-испански «добрый день» и застенчиво улыбнулась. В конце концов, не съест же он меня! Правда, теперь, помня о недавнем языковом позоре в аптеке, я напряглась уже по другому поводу: как бы не ляпнуть что-нибудь невежливое.

– Я – Давид, – представился старичок, разворачиваясь ко мне вполоборота.

– Даша, – ответила я.

– Дача? – переспросил он. И я еле слышно вздохнула: ну что поделать, нет в испанском языке буквы, эквивалентной нашей «ш».

– Даш-ша, – повторила я с понимающей улыбкой.

– Дач-ча, – старательно постарался выговорить дедушка и, не справившись, махнул рукой и засмеялся.

– Извините, я плохо говорю по-испански, только изучаю, – постаралась сразу же обезопасить себя от языковых неудач я. – Иностранка.

– О! – понимающе закивал старичок и, как мне показалось, с уважением. – Откуда ты?

– Из России. Москва.

– Россия? – задумчиво произнес сеньор Давид и, взглянув на небо, пожевал губами. – Там холодно, да?

Наверное, одна из первых ассоциаций, возникающая у иностранцев при слове Россия, – холод. Помимо «водки», «медведя» и «балалайки».

– Да. Там другая осень. И зимой есть снег.

– О! Расскажи мне о России.

Как ни странно, между мной и старичком Давидом завязалась беседа. Новый знакомый слушал мой косноязычный рассказ с видимым интересом, ничуть не высмеивая ошибки, наоборот, даже похваливая мои скудные познания. А я, воодушевленная его похвалой, рассказывала и рассказывала – о том, где училась, где работала. О своей семье, оставшейся в далекой Москве – маме и отчиме. О подруге Вере, от которой получила сегодня несколько писем. И о том, что приехала сюда к мужу. Сеньор Давид, слушая меня, кивал и иногда, когда я делала небольшие паузы, чтобы подыскать слова, ободрял тем, что все в моей жизни будет складываться хорошо, я найду замечательную работу, например, в кафе или маленьком магазинчике, обзаведусь новыми подругами. Когда я закончила рассказывать, сеньор Давид сделал такую долгую паузу, словно глубоко задумался о чем-то своем. И когда мне показалось, что он и вовсе забыл о моем присутствии, медленно и осторожно, словно бережно доставая из шкатулки реликвии, произнес:

– Я знал одну русскую женщину.

– Да? Расскажите! Мне интересно.

– Русская женщина, да… – вновь задумался он, глядя не на меня, а на пятачок с пальмами перед нами. Впрочем, я усомнилась в том, что видел он их, а не картины из своих воспоминаний.

– Да, так эта женщина, – наконец-то повернулся ко мне сеньор Давид. – Я могу рассказать немного, только то, что знаю.

К сожалению, из его быстрой и сложной речи я мало что понимала. Но слушала с вежливой улыбкой, отчего-то не решаясь переспрашивать и просить говорить для меня медленнее и простыми фразами. Я кивала и поддакивала, делала серьезное лицо, если улавливала по интонации, что повествование идет о чем-то серьезном, улыбалась вместе с сеньором, если улыбался он, и удивленно поднимала брови, если вдруг старичок голосом выделял в своем рассказе какие-то моменты. Все, что мне удалось понять, так это то, что знал он эту женщину давно (а где с ней познакомился – в России или Испании, так и осталось для меня загадкой), что она была (или есть?) очень красивая. «Как ты», – сказал сеньор и коснулся легонько моих волос. Но она была не очень хорошая женщина. А почему – к сожалению, опять же не поняла. Может быть, я все же отважилась и задала бы сеньору Давиду некоторые вопросы, чтобы лучше разобраться в его рассказе, но в этот момент на дорожке показался другой старичок, который держал за руку старательно топающую крепенькими ножками девочку лет трех.

– О, Энрике! – оживился мой собеседник и замахал приятелю рукой, подзывая. – Мой друг.

Это он пояснил уже мне.

Пожилой мужчина, выглядевший несколько моложе моего собеседника, подошел к нам и, нагнувшись к девочке, велел той поприветствовать сеньора Давида и молодую сеньору поцелуем. Девчушка со всех ног бросилась вначале к пожилому сеньору, оставила на его морщинистой смуглой щеке звонкий поцелуй, а затем без всякого стеснения поцеловала и меня – незнакомую, в общем-то, тетку. Пока я пыталась наладить легкий словесный контакт с маленькой испаночкой, сеньор Давид рассказывал приятелю все то, что услышал от меня. Потом сеньор Энрике принялся рассказывать свои новости, и оба старичка, увлеченные разговором, казалось, напрочь забыли и обо мне, и о девчушке, которая, по-детски быстро потеряв ко мне интерес, увлеклась разглядыванием небольшой стайки голубей, воркующих неподалеку от нас в ожидании хлебных крошек. Я же лихорадочно соображала, как потактичней прервать увлеченную беседу двух приятелей и удалиться. Почему-то казалось невежливым встревать в беседу, но, похоже, у старичков был недельный запас местных сплетен, и они не собирались прерываться, пока не обсудят все – от жизни соседей до политики. И только я приняла решение тихо и незаметно удалиться, как в моем кармане зазвонил телефон. Дедули тут же, как по команде, повернулись ко мне. Звонил муж.

– Ты где, Даша? – по-русски, с явно слышимым в голосе волнением спросил он. – Роза сказаль, что ты куда-то пошель. И тебя нет дома много времени.

– Я в парке, – кратко и по-русски ответила я ему, поскольку старички не скрывали своего любопытства к моему разговору. – И сейчас уже иду домой.

– Все хорошо, Даш-ша?

– Да! Конечно. Не волнуйся, Антонио, я иду домой.

– Хорошо. Я не могу много говорить, – торопливо проговорил он. – Поцелуй тебе, кариньо.

Мы попрощались, и я, убрав телефон в карман, повернулась к дедушкам:

– Мой муж. Я должна идти домой.

Старички понимающе закивали. Сеньор Энрике, заметив, что его внучка с визгом носится за голубями, отправился ее догонять.

– До свидания, Дача, – попрощался со мной сеньор Давид. И когда я уже развернулась, чтобы идти, сказал мне одну фразу, которую я поняла как «Верю, что твоя судьба будет другой, чем у той женщины». Впрочем, может быть, я и ошиблась.