Книга Близости - Кэти Китамура

и молоко. Я сидела за стойкой и пила кофе; как надежно эта квартира отделена от городской суеты, думала я, вот что значит чудеса двойного остекления и изоляции. Но в одиночестве тишина воспринималась иначе — как покинутость, она была почти что гнетущая. Я вдруг встрепенулась, отодвинула чашку. У меня же ключи, я могу уходить и приходить, когда вздумается, могу здесь жить как у себя дома.

Я оделась, прошла по улице — с общественным транспортом тут все в порядке, так что через несколько минут я катила в трамвае к Старому городу. Естественно, я постоянно езжу на трамвае, но эта поездка едва ощутимо отличалась, городские виды мелькали за окном, и присутствовала некая укорененность — то, что я искала раньше, но не находила, — я как будто бросила якорь. Я вышла неподалеку от Маурицхёйс и постояла минутку в сутолоке пешеходов и туристов. Потом наобум двинулась вдоль по улице, сто лет так не прогуливалась по городу, сообразила я, свободно и праздно.

Побродив немного, я заметила книжный магазин с витриной, где стояли тома в кожаных переплетах. Я вдруг вспомнила Янины слова: «Он букинист, зовут Антон де Рейк, у него бизнес в Старом городе, очень успешный». Поддавшись внезапному порыву, я развернулась и зашла внутрь, в Старом городе не так много букинистических магазинов, есть вероятность, что это тот самый. Я вошла, молодая женщина-продавец, завидев меня, улыбнулась — рассеянно, но приветливо, я кивнула ей и сделала вид, что изучаю полки. Я читала названия очень сосредоточенно, и, кроме меня, в магазине покупателей не было — боюсь, что бизнес не такой успешный, как думала Яна, — но продавец не подошла ко мне и не заговорила.

В конце концов я придвинулась к прилавку, продолжая разглядывать книги на полках, и женщина спросила, чем мне помочь. Я покачала головой, мол, просто смотрю, и поинтересовалась, не она ли владелица магазина. Женщина в ответ издала смешок — громкий, какой-то некрасивый. О, если бы, ответила она и улыбнулась. Я спросила, давно ли она тут работает. Три года, ответила продавец. Неплохая работа, добавила она, антикварная книга привлекает особый тип клиентов, при том что у нас не только старые тома, мы продаем разное. Она умолкла, а мне хотелось продолжить беседу, и я сказала, что ищу что-нибудь хорошее по истории города, мне нужно в подарок.

Женщина встала и принесла несколько изданий, открыла их, чтобы показать мне красивые карты и сложенные гравюры, пока я изучала книги, она сообщила их стоимость: от сотни евро и существенно выше. Я спросила, когда были изданы эти книги, она ответила, что преимущественно в девятнадцатом веке. Я потрогала сафьяновый переплет, до чего же красивые, и хотя они стоили больше, чем я рассчитывала потратить, я все равно выбрала одну и сказала, что беру: подарю Адриану, решила я.

Пока продавец пробивала покупку, я спросила ее: а кто владелец магазина? Вопрос показался ей странным, и я объяснила, что здесь ощутим отпечаток личности. Довольно бессодержательное высказывание, но и не совсем неправда: индивидуальность тут определенно присутствовала. Владельца зовут Антон де Рейк, ответила она. А он сейчас на месте? — вдруг выпалила я, и женщина сказала, что обычно да, он на месте, но сейчас, к сожалению, его куда-то вызвали, и когда он будет — неизвестно. Я видела, что ей неловко, но не удержалась и спросила: ничего серьезного, надеюсь? Помолчав, она качнула головой: да нет, совсем нет, вы приходите через недельку-другую, точно его застанете. Через недельку-другую, повторила она, а лучше через три. Она резким движением протянула мне упакованную книгу. Я взяла покупку и поблагодарила женщину за помощь.

Я вышла из магазина со свертком в руках. Непонятно, что на меня нашло, с чего вдруг я так прицепилась к этому де Рейку? «Через недельку-другую, — сказала продавец, — а лучше через три». При этих словах я испытала какое-то смутное облегчение. Вернувшись в квартиру Адриана, я развернула книгу, подержала ее в руках — так странно было ее видеть здесь, в этой комнате. Я поставила покупку на кофейный столик, потом взяла и переставила на книжную полку в гостиной. Не помогло, книга с ее затейливо украшенным переплетом и потертыми краями смотрелась как абсолютно чужой здесь предмет. Да и вообще, я едва ли сознавала, кому этот предмет предназначен. Я скучала по Адриану, в какой-то момент я почувствовала себя запертой в громадной квартире, словно меня оставили тут и забыли.

Спала я плохо, и, когда на следующее утро я проснулась, наступил понедельник и я проспала. О том, чтобы возвращаться в свою квартиру и переодеваться, уже и речи не было, я приняла душ и надела то же самое, в чем ходила два дня. Ни с того ни с сего я открыла один из шкафов в спальне, там обнаружились несметные ряды отутюженных рубашек и пиджаков, один человек не в состоянии носить столько одежды. Неисчислимость этих рубашек стала для меня откровением — их так много, и все так аккуратно развешены. Я знала, что в дом регулярно ходит уборщица, или даже нет, не просто уборщица, а домработница, она занимается покупками, заполняет кухонные шкафы, когда те пустеют, и это она, вне всяких сомнений, забирает рубашки из химчистки, вынимает их из пластиковых чехлов и развешивает в шкафу. Я однажды столкнулась с ней, уже на лестнице, она меня окинула испытующим и в то же время равнодушным взглядом, и по взгляду я сразу догадалась: ее наняли давно, еще до отъезда Габи.

Я вышла из квартиры, не прибрав за собой, — а по каким дням, интересно, приходит домработница? Адриан в своей записке не сообщил, — заперла дверь и аккуратно положила ключи в сумку. За углом я села в автобус и на нем довольно быстро добралась до побережья, а потом ехала вдоль подвижных дюн в направлении здания Суда. Еще минут десять — и вот автобус проезжает следственный изолятор, где я была три ночи назад. Все те месяцы, что я проработала в Суде, я, в принципе, знала, что следственный изолятор где-то существует, но я никогда не помещала его в географию города. Он оставался абстрактным: здание на снимках, развешанных по информационным доскам в вестибюле Суда, и эти снимки вообще не отражают реальную чудовищность места, которое я видела недавней ночью, — нечто темное и огороженное, дом-сгусток, такой разительный контраст с яркой прозрачностью самого Суда.

При свете дня следственный изолятор казался менее зловещим, чем ночью, в нем даже было что-то будничное — стоит себе