Книга Лучи смерти товарища Теслы - Артур Зеев

примерно без двадцати два ночи.

Глебов обошёл строение по часовой стрелке, проверил, что и кому видно с разных углов. Место было выбрано грамотно: с одной стороны тёмные окна столовой, которую на ночь попросту запирали амбарным замком. С другой — глухая деревянная стена склада, охрана которого на ночь заходила внутрь, а вход был с противоположной стороны. С двух других сторон здание баньки окружал штакетник, отделяющий основную часть полигона от построек, да забор внешнего периметра с контрольно-следовой полосой за ним. До вышки далеко, патруль будет только в восемь утра. Единственный «минус» — в принципе, уголок здания было видно со стороны бараков для ВОХРы. Но в два ночи там все спали — да и в поле зрения попадал только самый угол строения, вход уже перекрывал собой склад. Анонимность гарантирована.

Дверь в баню была приоткрыта — обычно её специально оставляли так на ночь, чтобы проветрить и подсушить помещение. Внутри была непроглядная темнота: в отличие от жилых бараков начальства, к бане и другим хозяйственным постройкам проводов протянуто не было, освещали всё керосинкой. Темнота очень смущала — заметить там движение было невозможно, а получить по голове не хотелось.

Вздохнув, следователь шагнул в потёмки. Сделал пару шагов, замер, прислушался. Было слышно лишь стук собственного сердца. Выдохнув, Клим прошёл к дальней от входа стене, принялся ждать, стараясь вглядываться в темноту, чтобы глаза привыкли и хоть что-то смогли различить.

Минут через десять дверь скрипнула. В помещение проползла фигура, двигаясь вдоль правой стены. Узнать её не составило труда — это был Сахаров.

— Т-товарищ... Товарищ Глебов? В-вы тут?

— Самуил Львович, доброй ночи. Идите смело, мы тут одни.

— Но где вы?

— У дальней стены. Тут есть скамья — присаживайтесь.

Пожилой еврей прошёл вдоль стены, шоркая ботинками и придерживаясь рукой за дощатую стену, грузно присел на скамью, вздохнул. По всему чувствовалось, что он очень переживает.

— Кажется, вы хотели поговорить?

— Да... Я просунул вам бумажку под дверь. Ну, чтоб никто не услышал...

— Да, всё правильно сделали... Так о чём вы хотели поговорить?

Самуил Львович в нерешительности ещё раз вздохнул, поёрзал на своём месте.

— Понимаете, товарищ Глебов... Клим... В общем, мне кажется, что Кебучев — не тот, за кого себя выдаёт.

— В смысле? Он не профессор? Или что вы имеете в виду?

— Даже не знаю, как и сказать...

Сахаров снова вздохнул. Пошелестел чем-то в карманах, почавкал — видимо, достал леденец. Ещё раз шумно выдохнул.

— В общем, вы же в курсе, что я, так сказать, контролирую всё это... по партийной линии. И одна из моих обязанностей — это приглядывать за подозрительными элементами. Ну, американец этот, Трилович, Кебучев — мало ли, кто из них какие взгляды имеет. Вдруг коэр или ещё что...

— Понимаю. Но двух уже нет. Да и вряд ли подданный Британии или американец будут тащиться в казахские степи, чтобы заниматься контрреволюционной пропагандой... Кебучев? Гавриил Платонович как-то связан с белым подпольем? С басмачами?

— Кебучев... Кебучев, судя по имеющейся у меня информации, может статься и вовсе не Кебучев никакой... В общем, я ещё месяца два назад отправил запрос в Ленинград. Так, для проформы, когда там точно у него день рождения, классовая принадлежность, образование. Сами понимаете, он из бывших — а потому вызывает подозрения одним своим существованием...

Глебов хмыкнул.

— Ну вот. Запрос, наконец, пришёл. И знаете, что? Гавриил Платонович Кебучев, тысяча восемьсот семьдесят восьмого года рождения, действительно был и числился в студентах Санкт-Петербургского университета, физике обучался. Вот только, согласно документам ВЧК, этот самый Гавриил Платонович в девятнадцатом году примкнул к своре Юденича — да так и сгинул для всех то ли под Петроградом, то ли где-то на пути в нынешнюю Эстонскую республику. По крайней мере, у чекистов нет никакой информации, чтобы Кебучев проходил фильтрационные лагеря как военнопленный или подвергался допросам в качестве заложника.

— Постойте! Но ведь Гавриил Платонович был вызван из Ленинграда, будучи профессором физического факультета Ленинградского госуниверситета. Как такое возможно? Не мог же он там работать, не имея при себе никаких документов?

— Да вот чёрт его знает! В том-то и дело, что отдел НКВД по Ленинградскому университету подтверждает личность Кебучева и как профессора, и как «лица дворянского происхождения», при этом прошедшего все проверки. Получается, что конкретно по университету к нему никаких вопросов, всё подтвердил ещё в двадцать третьем, даже доносов на него толком не поступало. Так, дура одна завалила экзамен и попыталась накатать, что он контра, но всё спустили на тормозах, потому что она под отчисление пошла в итоге... А вот по Ленинграду Кебучев исчез в девятнадцатом году. Получается, в лучшем случае, он где-то пропадал четыре года, вероятнее всего, в белых бандах. Либо и вовсе Кебучев девятнадцатого года и Кебучев двадцать третьего — это разные люди. Вот.

Клим глубоко задумался. С одной стороны, полученная информация подтверждала его собственные подозрения, что с профессором дело нечисто. С другой — вопросов становилось только больше.

— Самуил Львович, а ошибки быть не может? Вы как информацию запрашивали? Его ведь проверяли...

— В том-то и дело! Поэтому я запросил информацию независимо в ЛенГУ и в архиве по городу. Через партийную линию... И тут выясняется, что информация разная. Конечно, можно допустить, что просто не сопоставили архивы, что кто-то где-то что-то потерял или забыл внести в каталог, как это у нас часто бывает... Но очень уж много совпадений и вопросов, товарищ следователь. Я человек маленький, моё дело на контру доносы писать. А тут вот, что вскрылось... Только не знаю, как это Агнарову передать. Честно говоря, побаиваюсь я его, слишком уж он суровый. И близок к Ягоде...

— Ничего. За информацию спасибо, понял. Попробуйте об этом с Романом Латыгиным поговорить, он попроще Якова будет, не московский фрукт... И про меня ни слова. Будем копать независимо, с разных сторон.

Пожав в темноте руку своему собеседнику, Глебов встал и направился к выходу. Надо было о многом подумать, ещё и не выдать никому ночную встречу. Дела становились всё интереснее и интереснее.

***

Следующие несколько дней прошли в тишине и рутине. Латыгин и Агнаров по очереди наблюдали за Кебучевым — но, как и Глебов, остались ни с чем. Сам Клим решил пока не рассказывать всей информации своим коллегам, особенно сомневаясь в открытости и честности Якова Иосифовича. Заодно, сославшись на необходимость купить табака, он