Книга Роковое сходство - Патриция Гэфни

Убедившись, что никто отвечать на вопрос Билли не намерен, Броуди деловито сообщил:

– Крестами отмечают те места, где путешественники вроде нас подверглись нападению разбойников, были ограблены и убиты.

Все трое дружно, как по команде, посмотрели на него и тотчас же отвернулись. Анна презрительно усмехнулась и вновь уставилась в окно.

– Это правда, – упорствовал Броуди. – Так сказано в книжке, которую вы мне дали.

Анна мрачно кивнула, уже сожалея о своем необдуманном порыве. Целый день мистер Броуди только и делал, что развлекал своих спутников избранными местами из того самого итальянского разговорника, которым она швырнула в него вчера вечером. Как любое справочное издание подобного рода, эта книга изобиловала полезными и содержательными выражениями, призванными оказать практическую помощь путешественникам по Италии. Например: «О боже, в моего форейтора ударила молния!» или «Увы, на нас напали волки! Пусть какой-нибудь храбрец пойдет и прогонит злобно воющих тварей».

– Вы нашли в своем словаре какое-нибудь действенное заклинание против разбойников, мистер Броуди? – холодно спросила она.

– Да, мэм. По правде говоря, целых два. «Chiami un vigile», что означает…

– «Позовите полицейского». Да, это нам очень пригодится. Я уже чувствую себя гораздо спокойнее.

В разговоре с этим человеком Анна никак не могла удержаться от колкостей: общение с ним почему-то пробуждало в ней худшие черты характера.

– А второе?

– «Ессо, questa si che e bella».

Она нахмурилась в недоумении.

– А это что такое? – спросил Билли.

– У них это называется идиоматическим выражением, Билл.

– И что ж оно значит?

– Оно означает: «Ну вот, на этот раз мы здорово вляпались».

Сам Броуди, Билли и даже Эйдин дружно и весело расхохотались под сердитым взглядом Анны. У мистера Броуди была склонность к своеобразным шуткам, которых она не понимала.

– Если это вас не слишком затруднит, мистер Броуди, не могли бы вы на время оставить в покое остроумные итальянские поговорки и сосредоточить свое внимание на чем-нибудь другом?

Броуди послушно захлопнул разговорник и улыбнулся ей через разделявшее их пространство кареты, пока она рылась в дорожной сумке. Наконец Анна извлекла из саквояжа какой-то плоский, но довольно тяжелый на вид квадратный чемоданчик размером шесть дюймов на шесть в плетеном чехле. Оказалось, что это дорожный письменный прибор – настоящее маленькое чудо, обитое изнутри бархатом, с отделениями для бумаги, перьев, крошечной чернильницы, облаток, сургуча, конвертов и почтовых марок. Броуди еле удержался, чтобы не рассмеяться вслух: мелочной, педантичной, деловитой аккуратностью эта штука в точности напоминала свою хозяйку.

Анна подняла голову и послала ему холодный взгляд, словно догадавшись, о чем он думает. У нее и в мыслях не было кичиться перед ним своей образованностью, однако невольно и незаметно для себя она заговорила с назидательными, несколько даже покровительственными интонациями строгой классной дамы.

– Я решила, что нам лучше начать с чего-нибудь попроще, – объявила она. – Набросаем для начала общий вид сооружений нашего судостроительного завода. Вы должны иметь хотя бы самые общие представления о кораблестроении, потому что мы строим все – от клиперов <Быстроходное парусное судно с тремя-четырьмя мачтами и развитой парусностью.> до грузовых пароходов.

– А вам какие больше нравятся?

– Прошу прощения?

– Что вам больше нравится, клиперы или пароходы?

Она на мгновение задумалась.

– У меня нет особых предпочтений. И у тех и у других есть свои преимущества. Паровые суда более надежны, зато парусные обходятся дешевле. Я знаю, многие недовольны появлением пароходов, но сопротивление исходит от людей, которыми движет тоска по прошлому, а не практические соображения.

– Понятно. Но компания Журдена, ясное дело, идет и ногу со временем и ничего подобного не допустит.

Анна позволила себе снисходительную усмешку.

– Я вижу, вы тоже принадлежите к числу непримиримых, мистер Броуди. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы дали зарок «оставить море, если вся вода уйдет в пар». Вы называете уголь «купленным ветром» и оплакиваете конец парусной эпохи, когда мужчины были мужчинами, а корабли – кораблями. Теперь, по-вашему, ничего не осталось кроме безобразных и шумных двигателей, а кочегары и гребные винты только портят плавучесть доброго четырехмачтового судна.

Броуди ничего не ответил, и она вопросительно подняла брови, сама не понимая, почему ей так хочется вывести его из себя.

– Итак? Я угадала?

Судя по заходившим на скулах желвакам, она своей цели добилась, однако, когда он наконец заговорил, его голос звучал ровно.

– Ну что ж, доля правды в ваших словах есть, миссис Бальфур. Когда человек раз за разом нанимается в плавание на парусных судах, он привыкает к своей жизни, вроде как даже привязывается к ней. Хотя бы потому, что никакой другой не знает. Но когда он меняет паруса на пар, он по сути дела просто меняет один грязный кубрик на другой – такой же тесный и грязный.

Немного помолчав, Броуди добавил с тем же спокойным дружелюбием:

– Ну, рейсы, правда, покороче, жалкую плату задерживают не так часто, а принудительной вербовки становится меньше – вот и вся разница, миссис Бальфур. Но капитан по-прежнему вечно пьян, матросов все так же нещадно секут ни за что ни про что, а уж за малейшую провинность помощники капитана готовы глотку перегрызть. – Он наклонился через проход. – Сдается мне, мэм, что о славной жизни моряков рассуждают в основном романтически настроенные леди и джентльмены. Те самые, что носа не кажут из каюты и заказывают завтрак в постель, когда на море волнение в два балла.

Губы Анны плотно сжались. Броуди ясно дал понять, что считает ее одной из тех глупых барышень, которые идеализируют жизнь моряков, и ей неприятно было сознавать, что он отчасти прав. Она очень много знала о кораблях, но очень мало – о людях, плавающих на них. Броуди не сводил глаз с ее лица, его брови были вопросительно приподняты: Анна заподозрила, что он ее передразнивает. Ей стало досадно.

– Сколько вам было лет, когда вы впервые вышли в море, мистер Броуди?

– Четырнадцать.

– А сколько вам теперь? Двадцать восемь? Двадцать девять?

Броуди сухо усмехнулся. Она же прекрасно знает, сколько ему лет! Но ее вопрос открыл ему глаза на то, насколько ей тяжело признать – даже сейчас! – что он состоит в кровном родстве с ее драгоценным Николасом.

– Двадцать восемь, мэм.

– Двадцать восемь. Стало быть, четырнадцать лет в море. Однако Эйдин сказал мне, что вы получили удостоверение главного помощника совсем недавно, перед самым… арестом.