Книга Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942 - Хайнц Килер

меня «прогоняют сквозь строй». Фельгибель, который увидел, как я волоку упирающегося барана за веревку, расхохотался и говорит: «Если вас пошлют к черту, то вы притащите Господа Бога».

Пауль, увидев, что я едва держусь на ногах от усталости, предложил мне первитин. У него припасена целая бутылочка этих крошечных таблеток. Я принял одну из таблеток, и вскоре мою усталость как рукой сняло. «Это на тот случай, если нам придется покорять Берлин», – сказал он и рассмеялся. Пауль – один из немногих, кто рассчитывает на обратный марш, на наше отступление и кому завоевание Отечества кажется куда более важным, чем поход миллионов в поисках золотого тельца…

Пока неясно, получит ли Карл золотой нагрудный значок «За ранение». Вообще, за потерю обеих ног полагался лишь серебряный значок. Но доктор Нико попросил для него золотой. Дело передали для утверждения дивизионному врачу, который должен быстро все решить, чтобы Карл успел получить орден еще до отправки в тыл.

После того как Карла прооперировали, я принес для него марлю из операционной и увидел маленького Пунцеля. Тот сидел на ящике, держал в руке шприц и сам себе вводил морфий. Ампула лежала открытой на перевязочном столе. Пунцель вздрогнул, его глаза словно затуманились, он повернулся ко мне спиной. Я молча вышел, но теперь знаю, почему он оцепенел. Вскоре после этого он пришел ко мне и попросил никому не рассказывать. «Обе ноги, – причитал он, – это даже для самого Господа уж слишком».

Тяга к жизни у наших раненых не так уж велика. Многим безразлично, что с ними происходит. Когда я сказал им: «Вы же не хотите попасть в лапы к русским», один из них ответил, что сейчас он и остальные – это просто «мясо» и что лучше бы они погибли…

5 декабря

Утром произошел воздушный бой между немецким и русским истребителями. Мы наблюдали, как русская машина загорелась и рухнула вниз. Потом раскрылись два парашюта. Один из двух летчиков успел застрелиться прямо на наших глазах еще до того, как приземлился. А другой, упав в снег, тоже направил на себя пистолет, но не попал в висок, а прострелил глаз и был схвачен. Залитого кровью, его принесли к нам в лазарет. Фельгибель назвал пленника «жирной добычей». Он стянул с него почти новенькие унты и обулся в них. После операции русского передали мне. Его нужно как можно скорее доставить в штаб дивизии на допрос. Он рассказывал, что в русские войска поступают крупные резервы.

На его непроницаемом лице не было ни ненависти, ни презрения. Впрочем, особым теплом от него тоже не веяло…

Сегодня поступил раненый из штрафной роты. Он пытался дезертировать и во время побега был тяжело ранен. Солдаты, которые привезли его, заявили, что, как только он выздоровеет, его тут же предадут военно-полевому суду. Того, кого, скорее всего, ожидает смертный приговор, следует тщательно охранять. Раньше, по его словам, он был офицером, лейтенантом. Потом его понизили и отправили в штрафное подразделение. За то, что он не выполнил приказ о наступлении. «Я хотел пощадить своих людей», – объяснил он.

Молодому пехотинцу, который десять часов, не шевелясь, пролежал на снегу (по его собственному признанию, он оказался где-то на ничейной территории, которая простреливалась противником, и должен был непременно дождаться наступления темноты), Нико пришлось отнять все пальцы обеих рук, так как на кончиках уже образовалась характерная «демаркационная линия» (желтая полоса на коже). Но маленький девятнадцатилетний ефрейтор (внешне он напоминает нам Георга, за которым мы ухаживали в Мужинове) все-таки не унывал. Он, как ребенок, с нетерпением ждет возвращения домой, к родителям. Потому что война для него теперь навсегда закончилась, и он видит перед собой лишь возможность возвращения, а не малоприятные последствия потери пальцев. Рождество он встретит у себя дома, а в ближайшее время, по его мнению, о нем позаботится родное отечество. «Мне не страшно», – сказал он. Ефрейтор пообещал написать нам – видимо не осознавая, что самостоятельно сделать этого уже не сможет…

Карл все-таки получил золотой нагрудный знак. А молодой пехотинец, у которого были ампутированы пальцы, – серебряный. Награды вручил лично главный врач. Карл получил его из рук полковника своего полка, который также передал привет от всей роты.

Сегодня пришел фельдфебель, у которого не распрямляется средний палец правой руки. Наверное, повреждены сухожилия. Он надеялся лечь к нам в лазарет, но доктор Нико категорически отказал и отправил его обратно на фронт. Пришел еще один раненый, который жутко морщился, когда мы снимали с него куртку. К его немалому ужасу, выяснилось, что у него лишь царапина от крошечного осколка, а такого ранения отнюдь не достаточно, чтобы оставить раненого в лазарете. Поэтому его тоже пришлось, не мешкая, отправлять на фронт.

Фельгибель увидел меня рядом с дезертиром, который уже почти превратился в скелет. Тот неохотно поделился со мной, что творилось у него в душе, пока не принял решение сбежать. На что Фельгибель заметил, что люди, желающие перейти на сторону врагов, хуже евреев. Он давно носит Железный крест 2-го класса и крест «За военные заслуги» 1-го класса за «безупречную дисциплину в подразделении».

Завтра русского должны забрать. Лицо его по-прежнему непроницаемо, словно маска, и глаза не выдают ровным счетом ничего. На каждый вопрос он отвечает однотипно: сказать ему особенно нечего, но скоро начнется штурм.

Мысли о мире. Многие считают, что, добравшись до Москвы, мы приблизим его, как никогда. Правда, о параде по Москве, который мы так надеялись устроить на Рождество, речи уже не шло. Некоторые вполне были бы рады остаться здесь, в Борисове, и верили, что мы наконец-то получим настоящие зимние квартиры. Ведь должны же наши подкрепления, новенькие дивизии, в последнем решительном натиске добыть столь долгожданную победу!

Сегодня в супе мы обнаружили баранину! Меня похвалили. В голове вдруг мелькнуло: «А если бы человеческое мясо оказалось таким же вкусным?» Нет, немыслимо…

Доктора Нико неожиданно вызвали в деревню. По возвращении он рассказал, что оказывал акушерские услуги молодой матери.

6 декабря

Незадолго до рассвета русский летчик все-таки застрелился. Охранявший пленного Альфред рассказал, что вышел в операционную, чтобы раздобыть обезболивающие таблетки для раненых, как вдруг раздался выстрел. Вернувшись, он обнаружил русского лежащим в крови, а рядом с ним – винтовку, которую он, должно быть, поднес ко рту. Его лицо было до неузнаваемости изуродовано выстрелом. На потолке образовалось большое кровавое пятно с рыжеватыми точками, в которых мы признали