Книга Культурные коды экономики. Как ценности влияют на конкуренцию, демократию и благосостояние народа - Александр Александрович Аузан

сокровищами, – это культурный механизм, получивший в мировой теории название path dependence problem, а по-русски я 15 лет назад предложил называть его «эффектом колеи»: страна как бы попадает в определенную траекторию, хочет из нее вырваться, но не может. Что такое эффект колеи?

Десять лет назад, в книге «Экономика всего» я рассказывал об этом эффекте. Но с тех пор были проведены исследования, которые уточнили картину, причем именно на российских материалах. Об этом я и хочу рассказать, но сначала напомню о развитии теории колеи.

На примере России эту проблему предвидели еще русские философы Серебряного века – марксистский философ Георгий Валентинович Плеханов и православный философ Георгий Петрович Федотов. Это очень разные по мировоззрению философы, но они увидели важное явление в истории России – циклическое воспроизведение самодержавия и крепостничества.

Реально крепостничество в России пало не в 1861 году, а в 1905-м – оно как «временнообязанное состояние» сохранялось до этого года во многих губерниях. А с 1929 года, с началом курса на коллективизацию, началось закрепление населения за определенным предприятием, и самодержавие восстановилось снова. Такое случалось в русской истории многократно. Например, кто победил польско-шведских интервентов в 1613 и последующих годах? Государство? Нет. Русское государство погибло, а победило Второе народное ополчение, то есть вообще-то самоорганизация населения. И каков был первый шаг победившего населения? На земских соборах восстанавливают самодержавие и крепостное право! Почему-то история движется по кругу, принося старые институты.

Уже тогда возникло две догадки. Г. В. Плеханов писал, что русское самодержавие – это не совсем то же самое, а иногда совсем не то же самое, что абсолютная монархия в Европе, так же как крепостничество – это не обычные феодальные отношения. Г. П. Федотов говорил о «московитском» психологическом типе (мы бы сейчас сказали – о культурном стереотипе), который приводит к такому повторению.

Количественное описание этого явления в мировой институциональной теории появилось только к концу XX в. Британский статистик Ангус Мэддисон[20], сведя в таблицы и проанализировав данные за 200 лет развития разных стран, показал, что есть всего две траектории, по которым движутся страны – как две космические скорости, первая и вторая. И то, и другое – развитие, но развитие с разными результатами. Три четверти, даже четыре пятых стран в мире движутся на первой космической скорости – по низкой траектории, и только четверть выходит на вторую космическую скорость, и разрыв между первыми и вторыми постоянно увеличивается. Таблицы А. Мэддисона показывают, что есть только пять стран, которые за весь XX век, похоже, перешли с первой космической скорости на вторую. Это Япония, Южная Корея, Гонконг, Сингапур и Тайвань.

Отчего возникает такая ситуация и почему те, кто находится на низкой траектории, не могут перейти на высокую? Было предложено несколько объяснений. Доминирует объяснение, которое дал нобелевский лауреат Дуглас Норт[21], собственно, за это и получивший Нобелевскую премию – за объяснение того, как происходят институциональные изменения. И объяснение это довольно простое – ошибка.

Еще в 1985 году Пол Дэвид опубликовал статью, которая считается началом новой науки клиометрики[22](названа по имени греческой музы Клио, покровительницы истории). Клиометрика – это наука о возможности количественного изучения истории. Следует отметить, что сейчас это очень развитое направление. Во-первых, появились многочисленные математические инструменты. Во-вторых, можно оцифровать архивы (особенно в тех странах, которые имеют почти непрерывную многотысячелетнюю историю, как Египет или Китай) и получить очень длинные данные для того, чтобы количественно исследовать историю. Первая работа Пола Дэвида была основана на открытии парадокса, который называется «феномен QWERTY».

Важный вывод исследования «феномена QWERTY» (а разных видов «феномена QWERTY» очень много), что ошибки совершаются довольно часто, а исправляются гораздо реже, потому что существуют эффекты, которые удерживают в неверной траектории: обучение людей, привычка, оборудование, приспособленное именно к этим, неоптимальным системам. Это, говоря математическим языком, лемма к теореме, которая была доказана Дугласом Нортом. Он применил логику из первой клиометрической работы Пола Дэвида к гораздо более крупному явлению – разным траекториям исторического развития.

На каком-то этапе исторического развития происходит ошибка институционального выбора – выбирают не те институты. Затем ошибку можно пытаться исправить, но институты, правила начинают отражаться в культуре. Возникает явление резонанса, когда культура удерживает прежние неэффективные институты, а институты не дают меняться культуре. В этом и состоит эффект колеи, и попытка покинуть неудачную траекторию приводит к тому, что сначала вроде бы происходит скачок, а потом страна как будто бы ударяется головой о потолок и съезжает. Такое происходило с несколькими странами, и если говорить о России, то применение этой теории выглядит примерно так.

Скорее всего, точкой принятия ошибочных институциональных решений была предыдущая великая эпидемия. Я имею в виду «Черную смерть» – чуму, которая поразила европейский континент в XIV веке. В Москву эта чума пришла в 1353 году.

Тогда Европа потеряла до трети населения, причем в основном городского и более образованного, и это была катастрофа для всех стран Европы. Но, борясь с последствиями катастрофы, элиты стран Европы приняли разные решения. В западноевропейских странах испуганное, разрозненное население стали привлекать как редкий человеческий фактор, предлагая разного рода пряники – дополнительную собственность, часть урожая и так далее. А страны Восточной Европы – не только Русь, но и, например, территория современной Румынии, восточные земли Германии, пошли по другому пути. Человеческий фактор редок – так мы его возьмем и силой прикрепим к земле, которой много.

Это прикрепление породило горькую российскую парочку – самодержавие и крепостничество. Самодержавие, которое отличается от европейской абсолютной монархии, поскольку включено в экономическую систему, и крепостничество, которое отличается от традиционных феодальных отношений, потому что, кроме экономики, здесь непрерывно присутствует сила государства. Заметим, сколько раз в российской истории эта горькая парочка играла решающую роль в попытках выйти из колеи: когда Петр I, например, опирался на крепостной труд, создавая уральскую промышленность – в Европе так не делали, там опирались на труд наемный. Или во время сталинской модернизации, когда фактически та же крепостническая система была восстановлена в колхозах как один из факторов экономического рывка. После распада СССР мы тоже периодически наблюдаем призраки этих институтов – хозяйственное использование призывной армии в 1990-е годы или гастарбайтеры без паспортов в XXI веке.

Институты постоянно возобновляются, не в последнюю очередь из-за того, что и культура их держит. Высокая дистанция власти, высокое избегание неопределенности – это другая сторона удержания. И попытка выхода из колеи нередко наталкивается на этот резонанс, потому что,