Книга Серийные убийцы от А до Я. История, психология, методы убийств и мотивы - Питер Вронский

что современная культура подталкивает серийных убийц к выбору «менее мертвых». Культура убийства складывается под влиянием литературы «тру-крайм», детективов, кинофильмов, новостных репортажей, которые сосредоточены на умении убийцы скрываться от полиции и на психологической подоплеке его действий, в то время как жертвы тут просто пешки – или, что еще хуже, сами виноваты в своей смерти.

Эггер, например, возмущается образами двух серийных убийц в «Молчании ягнят» – фильме, который впервые познакомил аудиторию с концепцией серийного убийства и профилирования в начале 1990-х. Эггер недоволен тем, что зрители ассоциируют себя с умным, утонченным и образованным доктором Ганнибалом «Каннибалом» Лектором, которого играет Энтони Хопкинс, и который становится настоящим главным героем фильма – он, а не Джоди Фостер в роли агента ФБР Старлинг. Эггер обеспокоен тем, что

…дело не только в блестящей игре Энтони Хопкинса, благодаря которой серийный убийца превратился из жестокого садиста и чудовища в антигероя. Даже если не учитывать его актерские данные, публика предпочитает ассоциировать себя с серийным убийцей и восхищаться им и его ролью в обществе47.

Попивающий кьянти доктор Лектор является «хорошим» серийным убийцей, в то время как безумный, грязный, нищий, обитающей в лачуге, псевдо-транссексуальный Баффало Билл, который держит своих жертв в отвратительном подвале и сдирает с них кожу – «плохой» серийный убийца. Баффало Билл сам по себе «менее живой». Как отметил один критик, множество людей мечтали бы пообщаться с каннибалом доктором Лектором на вечеринке (главное, чтобы не оказаться у него в меню), но никто бы не захотел, чтобы его увидели на публике в компании Баффало Билла.

Эггер утверждает, что такая демаркация между «приемлемыми» и «неприемлемыми» серийными убийствами показывает обществу, как можно наделить серийного убийцу некоторой ценностью, поднять его над «обычными» убийцами, которые расправляются со своими женами:

Для многих людей серийный убийца является символом храбрости, уникальности и изощренного ума. Многие быстро преображают его в фигуру, которая позволяет фантазировать о бунте или избавлении от пороков общества. Для некоторых серийный убийца превращается в исполнителя быстрого и эффективного правосудия, который очищает общество от криминальных элементов. Его мастерство скрываться от полиции в течение долгого времени позволяет забыть о том, почему, собственного, за ним охотятся. Его изобретательность заслоняет от нас ужасы, которые он творит48.

Социальный критик Марк Зельцер смотрит на эту проблему примерно так же. По его словам, культура серийного убийства в США сменила другой, более ранний, исключительно американский культурный феномен:

Серийные убийства сменили вестерн как наиболее популярный жанр, посвященный насилию, в нашей культуре… Вестерн ведь, по сути, тоже посвящался серийным убийствам49.

Зельцер связывает популярность литературы «тру-крайм», криминальных сериалов и новостных репортажей о серийных убийствах с так называемой «культурой раны»: «увлечением изображениями изувеченных и вскрытых тел, объединением общества вокруг шока и травмы».

Такое внедрение серийного убийства в культуру упоминает и историк Ангус Макларен в своем анализе преступлений серийного убийцы XIX века доктора Томаса Нила Крима, который убивал пациенток, приходивших к нему на аборт. Макларен говорит, что преступления доктора Крима «были порождены самим обществом». Во времена Крима, в викторианском Лондоне, одинокая беременная женщина, решившаяся на аборт, неизменно подвергалась общественному осуждению и порицанию. Серийный убийца, по словам Макларена, воспринимался, таким образом, не как изгой, оторванный от общества, «или преступник, а, скорее, наоборот, как излишне обеспокоенный общественными проблемами гражданин, который взял на себя исполнение приговора, который общество поддерживало»50.

Марк Зельцер предполагает, что современные серийные убийцы взращены на схожем культурном диалоге и отвечают на него собственными убийствами в процессе, который называется «миметической компульсией». Или, как более просто выразился Роберт Кеннеди, «общество получает тех преступников, которых заслуживает».

Такой культурный сценарий, объясняющий рост числа серийных убийств, активно набирает сторонников и в новом тысячелетии.

В наше время наблюдается пугающая беспечность по отношению к случаям серийных убийств, особенно если их жертвы – изгои. Арест Гэри Риджуэя – Убийцы с Грин-Ривер – и его признание в убийствах сорока восьми проституток освещались в прессе лишь рутинно. Хотя все знают Теда Банди или Эндрю Кьюненена[6], мало кто вспомнит таких серийных убийц, как Кенделл «Вонючка» Франсуа или Уильям Лестер Сафф, несмотря на относительно большое количество их жертв.

Двадцатисемилетний Франсуа убил восемь проституток с 1996 по 1998 год и спрятал их трупы на чердаке своего дома, но ни он, ни его жертвы не стали темой для шумихи в газетах. Франсуа убивал в Покипси, штат Нью-Йорк, городке на Хадсон-Ривер на полпути от Олбани до Нью-Йорк-Сити – слишком далеко к югу, чтобы заинтересовать телевидение Олбани, и слишком далеко к северу, чтобы его показали телестанции Нью-Йорка. Такое впечатление, что его убийств и не было. И конечно, для конца 1990-х восемь жертв было относительно малым числом, чтобы обращать на них внимание. В этой истории не было «крючка» – убийца не ел своих жертв, даже не откусывал по кусочку, чтобы потом выплюнуть, – он просто их душил и сваливал трупы в мешках для мусора у себя на чердаке, хотя его родители жаловались на вонь. («Енот сдох», говорил он им.)

Даже Уильям Лестер Сафф со своими тринадцатью жертвами с озера Эльсинор в Калифорнии, убитыми с 1986 по 1992 год, был обойден вниманием прессы – опять же потому, что действовал далековато от Лос-Анджелеса с его телевизионной индустрией. Сафф убивал проституток-наркоманок и выбрасывал их тела в мусорные баки за торговым центром на главной улице, словно специально подчеркивая их пристрастие к кокаину. Но процесс над ним проходил одновременно с процессом О. Джей Симпсона[7]; что такое тринадцать мертвых шлюх-кокаинисток по сравнению с двумя высококлассными жертвами из «Старбакса», погибшими от рук разъяренной знаменитости? Или как насчет Джоэля Рифкина, который убил семнадцать уличных проституток на Лонг-Айленде в Нью-Йорке? Пресса забросила его историю, мгновенно переключившись на смерти шести «респектабельных» пассажиров поезда, погибших от рук Колина Фергюсона. Процесс над Джоэлем Рифкином прошел практически незамеченным, несмотря на семнадцать жертв. Мы могли бы даже не знать его имени, если бы не эпизод сериала «Сайнфелд», где над ним вскользь посмеялись.

Для прессы в наши дни имеет значение не количество отнятых жизней, а социальный статус или визуальная привлекательность дела: один сверкающий джип в гараже идет за пять мертвых проституток в помойке.

2. Краткая история серийных убийств: Две тысячи лет убийств от Рима до Бостона

Каковые преступления и злодеяния я совершил только лишь к дурному удовольствию своему и из плотского вожделения и