Книга Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

восстанавливать город, сильно пострадавший от пожара.

По всей Венеции сгорели или были серьезно повреждены около трехсот зданий, в том числе собор Святого Марка, Дворец дожей и только недавно построенная церковь Санта-Мария-Дзобениго. От старой церкви Сан-Теодоре, возведенной еще в те времена, когда из дерева строили даже церкви, не осталось горсти щепок. Венеция избавилась от ненавистного дожа, но за это ей пришлось дорого заплатить.

Пьетро Кандиано IV был сыном своей эпохи – эпохи, которая началась в 888 г. с окончательного раздела империи Карла Великого и стала свидетельницей неуклонного политического распада Италии. На севере, в Ломбардии, еще более полувека бесчинствовали венгры, отступившие от Венецианской лагуны, но ушедшие не слишком далеко. На юге Византийская империя уже едва сдерживала, с одной стороны, ломбардских герцогов, стремившихся лишь к собственной славе, а с другой – морские города-республики Неаполь, Амальфи и Гаэту, верность которых неизменно принадлежала тем, кто сулил больше торговых выгод. А перед безобразиями, творившимися вокруг папского престола, меркли даже эти беспринципные искатели богатства и власти. Дочка Марозии, любовницы Иоанна X, удавила его в замке Святого Ангела, а на его место был посажен незаконнорожденный сын Марозии от одного из предыдущих пап. Иоанн XII был избран папой в возрасте 17 лет; по словам Гиббона, «мы с некоторым удивлением читаем… что Латеранский дворец [при Иоанне XII] был превращен в школу проституции и что вследствие того, что папа насиловал девушек и вдов, женщины стали воздерживаться от благочестивых странствований к гробнице св. Петра из опасения, что его преемник посягнет на их целомудрие»[31].

Впрочем, тот же Иоанн XII, при котором папская порнократия достигла низшей точки нравственного упадка, послужил спасению Италии – пусть и по чистой случайности. В 962 г., столкнувшись с угрозой со стороны Беренгара II, короля Италии, подступившего к северным границам папских владений, он обратился за помощью к Оттону, герцогу Саксонскому, который только недавно очистил Ломбардскую равнину от венгров и стал самым могущественным правителем в Северной Италии. Оттон без промедления прибыл в Рим, где Иоанн – несомненно, памятуя о папе Льве и Карле Великом – вручил ему императорскую корону и тем самым подписал себе приговор. Иоанну прощали распутство, но не простили признаков неповиновения, которые он два года спустя выказал собственной венценосной креатуре. Император тотчас созвал синод и низложил Иоанна. Беренгар вскоре был побежден, а триумфом Оттона ознаменовалось возрождение Западной империи, которая – в той или иной форме – просуществовала практически непрерывно с тех самых пор и до походов Наполеона.

На положении дел в Южной Италии эти перемены почти не отразились. Порядок там восстановился лишь после Нормандского завоевания, спустя еще сто с лишним лет. Однако на Севере последовала общественная реакция в виде массового отвращения к распутству и вседозволенности, царившим на протяжении последнего полувека. Возможно, свою роль сыграло и понимание того, что вот-вот завершится первое тысячелетие от Рождества Христова и, как полагали многие, наступит конец света. Не исключено, что эти настроения повлияли и на решение венецианцев избавиться от Кандиано IV, и, что еще вероятнее, на выборы его преемника, прошедшие 12 августа 976 г. в кафедральном соборе Сан-Пьетро ди Кастелло.

В лице Пьетро Орсеоло I перед нами предстает единственный дож за всю историю Венеции (и, возможно, единственный за всю историю глава республиканского государства), которого после смерти причислили к лику святых. Насколько заслуженным в его случае был венец святого, остается под вопросом: в наши дни, пожалуй, не каждый одобрил бы его решение оставить жену, ребенка и бремя политических обязанностей и в возрасте пятидесяти лет удалиться на покой в монашескую келью. Но так или иначе, Пьетро Орсеоло с младых ногтей был настоящим аскетом, а за те два года, которые продлилось его недолгое правление, показал себя мудрым и, самое главное, щедрым властителем. Республика досталась ему в прискорбном состоянии: Кандиано, этот любитель пышных церемоний, опустошил казну; догаресса Вальдрада, нашедшая пристанище при германском дворе императора, требовала вернуть свое огромное приданое, а между тем предстояло еще отстроить после пожара весь центр Венеции. Дворец дожей пострадал так сильно, что Орсеоло был вынужден перенести правительство в собственный частный дом, стоявший на набережной, на некотором удалении от обугленных руин палаццо. После этого он принялся за работу, стараясь как можно скорее снова поставить республику на ноги. Впервые в истории все венецианцы были обложены десятиной; Вальдраде вернули приданое (хотя, вообще-то, ей бы стоило радоваться, что она просто осталась в живых), а дож пожертвовал значительную часть своего личного состояния (которого, как нам сообщают, хватило, чтобы выплачивать строителям по 8000 дукатов ежегодно на протяжении восьмидесяти лет) на восстановление дворца и собора Святого Марка, а также на строительство новой больницы по другую сторону площади, примерно на том месте, которое сейчас занимают Национальная библиотека Марчиана и восточное крыло Новой прокурации[32].

Слишком скоро, однако, на сцене появилась новая, несколько зловещая фигура, а именно некто Гварин, иначе известный как Варрен, – настоятель монастыря Сен-Мишель де Кукса, бенедиктинского аббатства близ Прадеса во Французских Пиренеях[33]. В какой мере этого человека следует винить в последующих действиях дожа, остается неясным. Был ли он агентом императорского двора, откуда все еще не утолившая обид Вальдрада повела более активное дипломатическое наступление на Венецию при ревностной поддержке своего пасынка – Витале Кандиано, патриарха Градо? Или просто очередным благонамеренным средневековым клириком, которому идеальный мир виделся в образе гигантского монастыря, – одним из тех, кто всю свою жизнь донимал то одного, то другого общественного деятеля уговорами удалиться от мира? Впрочем, не исключено, что Варрен вообще не имел отношения к дальнейшим событиям. Петр Дамиани, этот суровейший из святых, объясняет произошедшее чувством вины, мучившим дожа: дескать, совесть Орсеоло была нечиста по причине соучастия в свержении его предшественника и разрушении дворца[34]. При первом визите в Венецию, в 977 г., уговоры Варрена (если таковые вообще имели место) не принесли плодов; но годом позже аббат вернулся вновь – под предлогом паломничества в Иерусалим – и на сей раз преуспел. Год выдался трудным. Оппозиция, как внутренняя, так и внешняя, набирала силу, недовольство десятиной росло, а Пьетро по-прежнему жертвовал личные средства на благо республики, но, очевидно, уже убедился, что щедрость – не гарантия популярности. Можно предполагать, что он устал сопротивляться давлению, нараставшему со всех сторон. Предпочтя дальнейшей борьбе легкий выход, 1 сентября 978 г. он бежал из города. Под покровом ночи, в сопровождении своего зятя Джованни Морозини и некоего Градениго (по всей вероятности, того самого, который двумя годами ранее спас от надругательства тела Пьетро Кандиано и его сына), он переправился по