Книга Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи - Джошуа Коэн

сверстники были последними, кто спал отдельно: между кроватями тумбочка, на ней пузырьки с таблетками. — Сабина открыла ящик тумбочки Эдит, потом передвинулась на другой край кровати, открыла мой, закряхтела с досады: оба ящика оказались пусты. — Разумеется, в бедных семьях такой возможности не было: наверняка и твои родители, и их родители именно поэтому спали вместе. Но мои родители спали отдельно, и их родители тоже. Они могли себе позволить разные кровати, а в Германии — и разные спальни. Наверное, они считали, что это пошло от французов, на деле же это английский обычай, даже в некотором роде викторианский: для немецких евреев это не оскорбление, а комплимент. Французы спят отдельно, чтобы крутить романы. У женщин даже есть свои покои, будуар, но будуар все же не спальня. При будуаре может быть спальня, но сам по себе он не спальня, а салон, где можно крутить романы и хандрить из-заних. Англичане же спали отдельно, потому что спать в одной кровати было небезопасно: от спящего рядом можно было заразиться, например, пневмонией, гриппом, простудой — в те годы от этих болезней зачастую умирали. Наверное, поколение моих родителей полагало, что в одной спальне и особенно в одной кровати супруги чаще занимались сексом, в результате жены чаще беременели, ведь надежных средств предохранения тогда еще не изобрели. Хотя, возможно, наши прабабки выдумали, будто боятся заразиться, чтобы скрыть, что боятся забеременеть: кому же понравится вечно ходить беременной. Как бы то ни было, меня это смущает, а тебя? Подумать только, нашим предкам и в голову не приходило, что супруги могут спать в одной постели и не заниматься сексом!

Из-за двери ванной послышался скрип подошв по плиточному полу, мгновение спустя с шипением выпустили газы, с шумом спустили воду. Сабина лежала на кровати, головой на подушках, вытянув руки и ноги, и таращилась в потолок.

— Ты расскажешь мне, как поживаешь, Рубен? Ты будешь со мной откровенен?

— У меня все хорошо. Все в порядке. Откровенно говоря, я предпочитаю не думать о сексуальной жизни предков.

— А Эдит?

— Что Эдит?

— Работа в библиотеке, да еще все эти домашние церемонии — не слишком ли много для нее одной?

— По-моему, нет.

— Я прекрасно помню, как трудно мне было работать у Уолта.

— Но она работает не у меня, она работает в библиотеке.

— Я имею в виду близость. Вы с ней все время друг у друга на глазах, так ведь? В колледже, потом дома, в постели. Наверное, от такой близости задыхаешься.

— Она работает в дальней части библиотеки, в хранилище.

— А Джуди? Осваивается на новом месте?

— Мы год как переехали.

— Ей, должно быть, трудно было привыкнуть. Оторвали ее от городских друзей, пришлось начинать новую жизнь в новой школе.

— Как и мне. Как и Эдит.

— Но ты не барышня. По крайней мере, физически. Эдит говорит, здешние крестьянские парни постоянно зовут Джуди гулять.

— Понятия не имею. Что Эдит вам рассказывала?

— Что здешние крестьянские парни зовут Джуди гулять. Яблоки собирать или что там. Очень символично.

— Если они зовут ее собирать яблоки, значит, собирают яблоки. Символы здесь не растут. Да и Джуди больше занята уроками и подготовкой к поступлению в колледж.

— Ну разумеется. Колледж — ее единственный шанс… не жить с родителями во время учебы в колледже… наверняка она поступит в более достойное место.

— Она много занимается.

— С твоей помощью и хорошими рекомендациями… У меня есть знакомые, мы вместе участвуем в благотворительных комитетах, я подумывала попросить их написать ей хорошие рекомендации.

— Вряд ли в этом есть нужда.

— Нужды нет, но я подумываю попросить. Я кое-кого знаю в Юнион-клубе, в правлении Мета и в Карнеги-холле[49]. Я на все готова, лишь бы ей помочь.

— Спасибо.

— Это пусть Джуди спасибо скажет. Наверняка она рада будет уехать. Я бы на ее месте радовалась.

— Вообще-то, если честно, нам с Эдит здесь нравится.

— Я думаю о вас, Рубен, думаю обо всех вас, пытаюсь понять, каково вам, городским: люди из колледжа вам чужие, но все-таки не настолько, как люди не из колледжа, простые, беззубые, все время проводят с животными. Интересно, они хотя бы читать умеют?

— Мои соседи или животные?

— Не пойми меня неправильно, Рубен. Я уверена, у вас замечательный колледж, наверняка он идеально подходит для серьезной работы. Но из-за той же обособленности, в силу которой он идеален для науки, он совершенно не годится и даже угрожает всем прочим сторонам культурной жизни. Скука — отсутствие города, как сказал Верлен или, может, Рембо. Без музеев и концертных залов приходится развлекать себя самим.

— В городе мне тоже бывало скучно.

В унитазе зашумела вода, потом заперхали, словно собирая мокроту, чтобы харкнуть в водопад; Сабина закатила глаза, уставилась на пятно, с которого осыпалась штукатурка.

— Трудно выжить в подобной среде — в среде, лишенной стимулов, поскольку единственный стимул здесь, не считая твоих собственных ограничений, — это заурядность твоих коллег. Невежество — враг куда более хитрый, нежели вульгарная ксенофобия. Потому что это враг внутренний, и он способен разгорячиться без всякой демагогии. Без винтовок. Без униформы. Никаких мятежей. Просто работа, должность, колледж. Он таится в колледже. Ты посвятил жизнь познанию, и твоя организация может отблагодарить тебя тем лишь, что даст место в подобном учреждении. Но настоящая трагедия в том, что ты сам считаешь это наградой — то, что тебя усадили за высокую каменную стену в чаще леса, где ты никому не навредишь, разве что себе самому. Как по мне, просто чудо, что еще не все здесь наложили на себя руки.

— Пока еще не все.

— Вместо этого они спят с супругами своих коллег, ввязываются в мелочные споры из-за границ земельных участков, дуются друг на друга, как умственно отсталые дети, навязывают друг другу свои страхи. Машут из окон, болтают у заборов, стучат в дверь с просьбой одолжить им пинту молока или щепотку соли — одолжить им жену или дочь — и никак не оставят тебя в покое.

— Вы хотите сказать, что в Нью-Йорке уже никто не заводит романы на стороне? Сабина, я разочарован.

Сабина перевернулась на бок, лицом ко мне.

— Везде одно и то же. Измены, скандалы, пустые вечеринки с пустыми людьми, у которых очень мало общего, да и то в основном нарциссические взаимозависимости. Но ты выходишь с собрания факультета, и ты по-прежнему в Корбинтоне.

— Корбиндейле.

— А я выхожу с любого мероприятия — и я в крупнейшем городе мира со всеми его соблазнами.

— Со всей его