Книга Портреты святых. тома 1-6 - Антонио Сикари

закрытыми ставнями, загороженными телегой с сеном, тогда как несколько крестьян охраняют вход в дом. Это время так называемого "второго террора".

По его собственным словам, призвание к священству проявилось у него очень рано "после одной встречи с духовником", когда он понял, что стать священником значит быть готовым умереть за свое служение.

Но если мальчиком он не мог ходить в приходскую церковь, то тем более он немог ходить в школу, которой просто не существовало.

Когда он впервые сел за школьную скамью, ему было 17 лет. Он безуспешно пытался учиться. Ему помогал его друг-священник, веривший в его призвание, но результаты были плачевны. Потом сам арсский пастырь скажет, что этот священник пять или шесть лет старался чему-нибудь его научить, но это был напрасный труд, потому что, несмотря на все его усилия, в голове юноши не укладывалось ничего. В этих словах много смирения, но в то же время много правды.

Трудности стали непреодолимы, когда надо было приступить в семинарии к изучению философии и богословия, которые к тому же изучались на основе письменных текстов, причем объяснения давались по латыни.

Но приходской священник из Экюйи, очень чтимый в диоцезе, добился для Жана-Мари всевозможных льгот при учении и сдаче экзаменов и даже помог ему рукоположиться, взяв его своим викарием.

Он был рукоположен в возрасте 29 лет, в 1815 году, когда в Турине родился Дон Боско. Первые годы служения он провел под началом того святого священника, который так помог ему и так много сделал для его воспитания: "За ним есть прегрешение, — скажет впоследствии Жан-Мари Вианней, — в котором ему будет трудно оправдаться перед Богом: он помог мне рукоположиться".

Необходимо оговорить, что Жан-Мари желал этого всем сердцем, но глубокоосознавал свое недостоинство. Его покровитель, напротив, его поддерживал и ободрял, потому что был убежден в том, что у Жана-Мари ярко выраженное призвание и что недостаток образования будет возмещен особым даром разумения в вере. Ион оказался прав. Жан-Мари, со своей стороны, был убежден, что получил огромный и незаслуженный дар: "Я думаю, — скажет он впоследствии, — что Господу было угодно избрать из всех приходских священников самого тупого, чтобы совершить наибольшее из всех возможных благ. Если бы Он нашел еще худшего, Он поставил бы его на мое место, чтобы явить Свое великое милосердие".

В этих словах — его духовная драма, мистическая драма, всю глубину которой необходимо осознать.

Харизма этого молодого священника проявится в том, что он совершенно растворится в своем служении, что он будет только священником — служителем Божьим, так что вся его личность целиком сольется с даром священнического служения.

Арсский пастырь станет покровителем всех приходских священников в мире, потому что он будет охвачен безысходной жаждой отказаться от своей личности перед тем незаслуженным даром, который он получил, жаждой сгореть в огне своего служения: и налагая на свое тело в знак покаяния самые тяжкие лишения, он будет умерщвлять плоть.

Безысходной жаждой… Арсский пастырь скажет о себе, что ему всегда было непонятно искушение гордыней, но что его терзало искушение отчаянием, мучительное ощущение своего недостоинства, спастись от которого можно было только всецело предавшись Богу.

Важно понять истоки его драмы, исходя из нашего опыта.

Часто христиан смущают человеческие слабости священника. Они говорят: "Он не умеет проповедовать" или: "Он не умеет обращаться с людьми", "он такой же грешник, как мы все…", "почему я должен исповедоваться ему, если он хуже меня?" и так далее.

Вспомните на минуту обо всех более или менее справедливых упреках, которые вам случалось обращать в адрес священников или которые вам доводилось слышать. Так вот: самое серьезное в этих обвинениях — то, что в них подчеркивается объективный характер служения: важно только действие Божье, совершающееся через посредство данного человека-священника.

Святой арсский пастырь перед самим собой и перед Богом — живое воплощение этой невыразимой драмы.

С одной стороны, он говорил: "Что такое священник, мы сможем понять только на небе. Если бы поняли это на земле, мы умерли бы, не от страха, но от любви… После Бога священник — это все. Оставьте приход на десять лет без священника, и люди будут поклоняться зверью!".

Но, с другой стороны, он добавлял: "Как страшно быть священником! Какое сострадание вызывает священник, который свершает Литургию как что-то привычное! Как несчастен священник, чья нравственная сущность не соответствует его служению!".

Следует отметить, что для него этой проблемы не существует. Более того, когда он совершает Литургию, кажется, что он видит Бога, столь содержательна отправляемая им служба, столь глубоко волнует она присутствующих.

Однако его мучает мысль, что на него, приходского священника, возложена ответственность за приход, которой он недостоин. Вплоть до последних лет своей жизни он будет надеяться, что сможет избавиться от этой ответственности, чтобы, как он говорил, "после служения на приходе не предстать сразу же на суд Божий".

И до последних дней его жизни его будет преследовать страх, что он встретит смерть, поддавшись искушению отчаянием.

Трижды ночью он будет пытаться бежать, чтобы придти к епископу просить позволения скрыться и в уединении "оплакивать свои грехи".

В последний раз он попытается бежать, уже будучи известным по всей Франции, за три года до смерти. Он, подготовит побег ночью, но что-то заподозрившие прихожане будут бодрствовать, готовясь задержать его. Его ближайшие сподвижники будут всячески его удерживать, прося его прочитать вместе с ними утренние молитвы, пряча его бревиарий, пока толпа прихожан не преградит ему путь, с плачем умоляя его остаться: "Господин священник, если мы чем-либо огорчили вас, скажите, чем, мы сделаем все, что вам угодно, только останьтесь с нами".

Не сопротивляясь, он позволил отвести себя в церковь, осужденный — в самом возвышенном смысле этого слова — сидеть в исповедальне, говоря себе: "Что будет иначе со всеми этими бедными грешниками?".

На следующий день он смиренно отвечал тем, кто напоминал ему о событиях прошедшей ночи: "Я вел себя как мальчишка!".

Но он бежал не от трудов, а из-за опасения, что он недостоин своего служения.

Он говорил: "Я жалею, что я священник, не потому, что меня тяготит обязанность служить Литургию, но я не хотел бы служить на приходе".

Он думал, что своим назначением обязан тому обстоятельству, что епископ переоценил его достоинства, и что, следовательно, он поступает лицемерно, успешно скрывая свою духовную нищету.

"Как я несчастлив! Все, даже монсиньор, обманываются на мой счет! Видно, я действительно отъявленный лицемер!".

Честно говоря, немало было людей, его презиравших. Священник соседнего села, видя, как его прихожане