Книга Радуница - Андрей Александрович Антипин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не я, не я! – защищался Никита. – Сами токо што с мамкой увидели: а жевачки-то без складышей!
– Не ты?! А кто-о?!
– А старуха сама!
– Зачем ей, старухе?!
– Я откуда знаю?
– Тогда капусту назад!
– Резинку-то сжевал!
– Резинка без тёлок – фуфло! – резонно заявлял обманутый и поднимал кулак: – Сочишься, плесень?
– Ещё чё! Пузыри-то надувал?!
– Ты на кого бо́рзаешь?! Ща ка-ак дам – у самого из носопатки красные пузыри полезут! Так что гони бабки!
Приходилось и отдавать. Хотя чаще, конечно, рубился насмерть. Непрочно сидевший зуб давно выпал, но Никита лучше бы растерял все, чем без боя вернул деньги!
Споро битый разиня-покупателешка утвердился в своих гражданских правах. Не взыскав с Никиты, держал путь к Антонине Сергеевне – а уж она-то отказать не могла, скорее бы в прорубь сиганула. Да не один шёл, а с мамашей, как с главным таранным орудием. А уж та мамаша спустя час транслировала на всю деревню, какая обходительная и культурная училка Антонина Анохина, и только один грех есть в её жизни – с зубов шкуру дерёт, а шила в мешке утаить не может…
Сама не своя возвращалась Антонина Сергеевна с почты или из магазина. Вспоминала шёпот в очередях, укоры учителей и особенно осуждающий взгляд директора школы. Зарекалась:
– Да чтобы я ещё… да хотя бы одну жевачку!..
Но ведь как-то надо было спровадить товар, тем более порченый.
– Ладно! Надо уж было, видно, сразу отказаться – а теперь-то чё? И так трезвон по всей деревне: торгашка, коммерсантка! – рассуждала назавтра, но уже с сухими глазами. – Вот продам эти жевачки (чёрт помог связаться!), а там – всё, иди оно пропадом!
Но говорилось это, скорее, нарочно – чтобы умаслить Владислава Северяновича. Ему тоже уже не раз и не два высказали за супругину торговлю, и он приходил злой, начиная лаяться ещё с порога:
– Фантики ей, видишь ли, не понравились! Чего они тебе, эти фантики? Молиться на них?! Развернул – и выбросил…
– Они выбросят, ребятишки-то! – как могла защищалась Антонина Сергеевна, хотя и чуяла правоту мужа. – Ты посмотри, как наш-то выбросил! Там тако-ое изображено!..
– Я уж видал… А как ты хотела? Взялась торгашить – про стыд забудь! Совесть… сама знаешь, куда засунь!
Ну, кое-как сбыли в полцены. Остальное покрыли, продав три мешка картошки. В срок Антонина Сергеевна навострилась в город. Отрапортовала Владиславу Северяновичу, перебиравшему в гаманке деньги от продажи картошки, мол, едет отчитаться перед хозяйкой и завязать со всем этим предпринимательством.
– Перед «хозяйкой»… Как собака! На цепь к ней сесть не пробовала?! На́, больше не дам! – в руку не подал, положил на стол.
– Больше и не надо, Владик, есть у меня!
– И чтобы…
– Нет-нет! Да я и сама не хочу…
– Вправило, значит, мозги!
…Не вправило. Как ни божилась Антонина Сергеевна, а вечерний автобус спятился к воротам. Уже известный Никите водитель – он, видно, тоже подрабатывал у старухи-грибницы, развозил по торговым точкам товар – выгрузил несколько коробок, ещё больше прежних.
– Тарелки, – едва сдерживаясь, сказал Владислав Северянович, вскрыв одну коробку. Побарабанил по второй: – А в этой что? Тоже тарелки… Себе?
– Чего? – подогнув ногу и стоя на другой, как цапля, Антонина Сергеевна стягивала с поднятой ноги длиннющий кожаный сапог без молнии. – Вот, Владик, сапоги купила. Из саламандры…
– Старые-то износила?!
– Прямо там, у Людмилы Ивановны, выбросила в мусоропровод! У них в подъезде мусоропровод есть. Выходишь, открываешь люк…
– Себе?
– Что себе?
– Тарелки-то?!
– Почему себе? На продажу.
– Та-ак… Ты что мне утром говорила?!
Промолчала, поправляя сползшие с пальцев колготки. А Никита взял тарелку, с виду обыкновенную, и сделал вид, что читает закорючки, нацарапанные по ободку. На самом деле он притих перед бурей, ибо синяя жилка, как малый ручеёк весной, взыграла на отцовом виске, обмётанном первой сединой, и грозила пролиться на маму половодьем слов и рук, какое ничем не удержишь, хоть все двери запирай.
Не дождавшись ответа, Владислав Северянович тоже взял тарелку. Тарелка нервно задрожала у него в руках.
– Кому они нужны? Что, у людей своих нету? Тут многие не знают, что в эти тарелки положить, а она привезла аж четыре коробки!
– Да ты посмотри, какие это тарелки, Владик! Ты ведь таких сроду не видел! Это ведь не простые тарелки!
– А какие же? Золотые?!
– Или летающие?! – подпел Никита, лишь бы превратить всё в шутку. Хотя, по правде говоря, он тоже был недоволен Антониной Сергеевной, тоже не понимал, зачем столько тарелок.
– Не-бью-щи-е-ся! – как маленьким, растолковала Антонина Сергеевна, а потом как швырнёт тарелку об пол – Никита зажмурился! А тарелка ничего, даже не треснула. – Видели? А вы говорите!
– Китайские, наверное? – удивился Владислав Северянович.
– Китайские, – оживилась и Антонина Сергеевна. – Но отличного качества. Изготовлены для этих… для их депутатов.
Тогда и Никита размахнулся китайской депутатской тарелкой и ка-ак шарахнул! Всё равно ничего, даже с краешка не откололась.
– Ну-ка, ну-ка… – Владислав Северянович со вниманием повертел тарелку в руках, будто она была не суповая, а, действительно, космическая, со сложным внутренним механизмом, – да тоже ка-ак звезданул об печку! Только извёстка посыпалась.
– Хва-атит, а то разыгрались – старый да малый!.. – для виду рассердилась Антонина Сергеевна, а у самой такое спокойствие расцвело в глазах…
Это был редкий вечер. Отец и мать были довольны друг другом, а Никита ничем не обременял их счастья. После ужина все трое сидели в кухне и обсуждали, что они купят на вырученные деньги.
А беда-то стояла за их спинами и потирала руки.
* * *
Стали торговать небьющимися депутатскими тарелками. Этим (что не бьются) приманивали первое время простаков. Дивно деревенскому: тарелка – а не расшибается!
– Зырь сюда! Она ж не бьётся, хоть кувалдой колоти! – следуя за матерью, объяснял Никита (разумеется, не покупательнице, а её настырному сынку, свистнув того в сторонку). – Ну, берёшь, чурка с глазами?!
– На фиг они мне упали! – по-взрослому отвечали Никите.
– Ну и чеши отсюда! Ещё покажись на моей улице!
Но и тарелками скоро «наводнили рынок». Так выразилась Людмила Ивановна, которая звонила едва ли не каждый вечер, регулируя торговый процесс. Нереализованные тарелки Антонина Сергеевна отправила назад, взамен наполучала всякого шмутья. Брюки, кофты, сорочки, носки. Это шло нарасхват, где за деньги, где в долг. Антонина Сергеевна купила вместительную сумку, сложила в неё товар стопочками – стопка брюк, стопка носков, стопка носовых – и ходила по деревне, стараясь подгадать к деньгам: мясо ли совхоз продал, аванс ли медпункту подкинули, а то сельсоветским – зарплату.
Никита помогал, взявшись за вторую лямку.
– Новое поступление, девочки! Пятнадцать процентов скидка! – вместо «здрасьте» (как и учила старуха) с маху
