Книга Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан

В кустах робко защебетали птичьи голоса. На мгновение хрустально-чистый воздух, напоенный запахами полевых цветов, стал недвижим, и могло бы показаться, что предрассветные сумерки сгустились. Но уже через пару секунд яркая вспышка озарила восток: из-за горизонта появилась кромка алого, как кровь, солнечного диска. И сразу все живое затрепетало и запело на разные голоса.

Почти идиллическая, пасторальная благодать была и в деревне поблизости от границы. Петушиная разноголосица прорезала воздух, но летом петухи обычно опаздывают с побудкой, местные жители встают куда раньше. Пришло то время, когда день целый год кормит. На заливных лугах в пестрых рубахах рассыпаются косари. В огородах окучивают картошку и снимают первый урожай огурцов. Скоро на сходнях у реки появятся женщины, будут стирать и полоскать белье. А на мелководной заводи с визгом плескаться беззаботная ребятня.

Командующий 3-й танковой группой генерал-полковник Гот приник к стереотрубе. В окуляре отчетливо просматривались огневые точки Брестской крепости. На берегу Буга сквозь маскировку проглядывала паутина траншей и окопов. Гот внимательно вглядывался в оборонительные позиции русских, но так и не обнаружил никаких признаков усиления боевых постов. У русских все было как обычно.

Личные наблюдения генерала подтверждали также данные воздушной разведки и сообщения германской агентуры: русские не подозревают о грядущей войне.

Генерал гордился тем, что ему было поручено овладеть приграничной крепостью на западной границе СССР, и овладеть не просто так, а с использованием новых секретных военных приемов. Обеспечить быстрое и уверенное продвижение частей вермахта должны были группы специального назначения «Бранденбург-800». «Бранденбуржцы», переодетые в форму бойцов Красной армии и вооруженные советским оружием, прекрасно владели русским языком, и все это должно было дезорганизовать противника. Также на границе ждали своего часа «подводные танки». Герметичные бронированные машины, снабженные специальными воздушно-газовыми механизмами, должны были форсировать реку и, не привлекая внимания танковой и артиллерийской разведки, внезапно оказаться перед «рубежами большевиков», обеспечив успех боевым действиям штурмовых подразделений.

Гот видел предстоящий блицкриг очередным триумфом германского военного гения и своим личным триумфом, который поднимет его на еще большую военную и политическую высоту. Позже в своих мемуарах он так опишет тот последний мирный субботний день:

«… 21 июня я находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Брест, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты войсками».

Роковые иллюзии Вождя

Война уже давно стояла на пороге СССР, но Сталин продолжал находиться в плену своих иллюзий. Постоянно прокручивая в мозгу сложные политические комбинации, он был почти уверен, что до решающей схватки с фашизмом у него в резерве остается пять-шесть, а возможно, и десять – двенадцать месяцев. Неуемные в своей профессиональной активности сотрудники разведывательных структур, хотя и боялись гнева Вождя, все же продолжали класть ему на стол материалы, в которых указывались близкие даты начала войны. Но они никак не вписывались в глубинные планы Сталина по подготовке к отпору агрессору. Более того, разноголосица дат в сводках закордонных резидентур неистово, до бешенства раздражала Вождя, и тот грозил разведчикам страшными карами – не напрямую, конечно, а через их руководителей.

И для многих профессионалов тайной войны эти вспышки ярости действительно обернулись кратковременными или продолжительными проблемами. Репрессивная машина работала безостановочно. Потом, когда спохватились, самые ценные кадры были возвращены в строй. Но не все: многих успели пустить в расход, а некоторых каток репрессий достал уже после Победы, несмотря на героический вклад в разгром нацистского государства.

Позже, в августе 1942 года, на вопрос Уинстона Черчилля «о неизбежности войны с фашистской Германией» Сталин сухо и сдержанно ответит: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого».

Но этих шести месяцев, чтобы лучше подготовиться к войне, Сталину так и не удалось выиграть. Накануне решающей схватки его, человека искушенного в многолетних политических и военных интригах, Гитлер начисто переиграл в дипломатическом и военно-дезинформационном плане. Фюрер сделал несколько беспроигрышных ходов и усыпил бдительность Вождя.

Четырнадцатого мая 1941 года специальный курьер из Берлина доставил в Кремль личное, строго конфиденциальное послание Гитлера. Тот хорошо знал, на какой струне советского руководителя надо сыграть, – на его маниакальной подозрительности.

В памяти Сталина были свежи воспоминания о «военно-фашистском заговоре в Красной армии», разоблаченном органами НКВД в 1937–1938 годах. Поэтому он с внутренним пониманием отнесся к «опасениям и тревогам», изложенным Гитлером в его «доверительном послании»:

«… Пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе – не только для нас, но и для будущих поколений – без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства…

Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии…

В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений…

Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы…

Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы.

Ожидаю встречи в июле.

Искренне Ваш

Адольф Гитлер».

В тот важнейший исторический момент Сталин, похоже, больше поверил «искренности» Гитлера, чем донесениям собственной политической и военной разведки. Резиденты советских секретных служб – Рамзай (Рихард Зорге) в Токио, Старшина (Харро Шульце-Бойзен) в Берлине, да и не только они докладывали об активной подготовке Германии к нападению на СССР. Назывались сроки, и эти сроки постоянно корректировались. Весной 1941 года один только Рихард Зорге шесть раз передавал данные о возможных сроках начала войны с СССР, как только ему удавалось получить новую информацию.

Сталин, который прекрасно разбирался в вопросах нелегальной работы и курировал практически половину коминтерновских секретных служб, ежедневно оказывался в состоянии принятия или непринятия окончательного решения о наиболее вероятной дате нападения. Однако советский вождь упрямо верил, что ему в любом случае удастся оттянуть начало неизбежной войны. Страна, таким образом, сможет должным образом завершить масштабное перевооружение Красной армии и Военно-морского флота