Книга Шрам - Элис Бродвей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ничего не понимала, Белия, прости, мне так жаль. Я жила в своём мире и ни разу не подумала спросить, каков был твой мир.
– Что, если этого-то и желал отец? Намеренно держал нас подальше друг от друга и вмешивался в наши истории? Мория, мне кажется, довольно нам спорить о том, чья история вернее. И мои воспоминания вовсе не причина отказаться от твоей истории. Вместе мы обретаем новую правду, и она лучше, хоть и не такая ясная и прямолинейная.
– Я очень по тебе скучала. – Мория протянула руки к сестре.
– Мне тоже тебя не хватало, – ответила Белия.
Сёстры сплели пальцы.
* * *
Рассказ в блокноте заканчивается карандашным рисунком: две женщины – одна отмеченная, другая пустая – стоят, держась за руки и соприкоснувшись лбами. Их губы вот-вот встретятся в поцелуе.
Глава семнадцатая
Мел умолкает, и в комнате воцаряется тишина. Я чувствую, как быстро бьётся моё сердце. Эта история, мои сны, метка на старинном лоскутке кожи, рисунок, проявляющийся на моём теле, – разве это простое совпадение?
Упав на колени перед рассказчицей, быстро, не давая себе времени передумать, я приподнимаю рубашку.
У рассказчицы перехватывает дыхание, она безотчётно прикрывает рот ладонью. Дрожащими пальцами другой руки она касается моей метки. Сначала дотрагивается осторожно, едва ощутимо, потом трёт сильнее – хочет убедиться, что я её не обманываю.
Проходят минуты. Наконец Мел поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. Не знаю, чего мне больше хочется: плакать или смеяться. Меня трясёт не то от страха, не то от волнения. Всё это не просто так. И только время покажет, к добру всё это или к худу.
– Мне надо на воздух. – Мел, пошатываясь, направляется к стене, где с крючка свисает её шаль. – Идём.
Мы выходим на городскую площадь. Солнце согревает наши голые руки и целует щёки. Мел давно привыкла к вниманию прохожих, на неё всегда оборачиваются, особенно если рассказчица прогуливается без охраны или идёт по важному делу. Однако мне кажется, что на этот раз оглядываются и на меня. Через лужайку посреди городской площади протоптаны тропинки, все они сходятся у статуи Святого. После вчерашнего обращения мэра газон здорово помят – зрители стояли повсюду, до самого памятника. А статуя покрыта слоем липкой грязи и пыли – неожиданный покров для Святого без кожи. Раньше к памятнику не относились так пренебрежительно. Конечно, ведь теперь у людей новый спаситель.
Прохожие огибают нас, стараясь держаться подальше. Не знаю, из почтения ли к Мел или из страха передо мной, но так даже лучше. Мы спокойно усаживаемся на скамейку и смотрим на голубей, разговариваем, пытаясь получше понять то, что только что узнали.
– Как ты думаешь, твоя история правдива или это миф, красивая выдумка, легенда, в которой заключено важное послание для нас сегодняшних? – спрашиваю я.
– Почему ты противопоставляешь одно другому? Разве не может какое-то событие быть одновременно правдой и мифом? Мне кажется, что рисунок на старинном лоскутке кожи только подтверждает наши подозрения о воссоединении сестёр. И в некотором смысле легенда равна правде, потому что основана на реальном событии. Однако любая история – это не только рассказ о фактах. Легенды взрослеют вместе с нами, пока не превратятся в мощное оружие.
Что ж, Мел умеет растолковывать непонятное.
– Как бы то ни было, эта история не случайно нашла тебя именно в эти дни, – отвечаю я. – Вспомни: мэр Лонгсайт объявляет, что восстал из мёртвых, и ты записываешь легенду в первый раз. Мэр сообщает, что отныне берёт на себя грехи всех преступников, и снова к тебе приходит этот голос. Как будто… Как будто кто-то хочет, чтобы ты обязательно услышала другую историю.
Мел печально кивает.
– Мне страшно, Леора, – тихо признаётся она. – Я всегда рассказывала всем известные, знакомые с детских лет истории и, когда поддерживала решения наших лидеров, считала, что всё делаю правильно. Но эта легенда о сёстрах, которая оканчивается так странно… Никто не поддержит меня, если я решу поведать её людям, мой голос прозвучит одиноко, никто не захочет меня слушать. Ведь эта история противоречит всему, что нам дорого. Людям нравится противостояние с пустыми – они чувствуют себя частью общества, верят во что-то все вместе. Никто не поймёт, что делать с новым посланием мира. – Мел прикусывает губу. – Мэр Лонгсайт только что предложил нам нечто необыкновенное – шанс избавиться от греха без страданий и искуплений. Никто не захочет слышать о чём-то другом.
Заметив голубя, подобравшегося слишком близко, я слегка топаю, и птица вспархивает, распушив перья. Я больше не могу молчать и заговариваю о том, что давно меня мучает: «Пора сказать это вслух».
– Он ожил. Лонгсайт умер, а теперь он снова жив. Я видела рану – шрам выглядит одновременно свежим и давно зажившим. А ведь люди видели Лонгсайта мёртвым, приходили почтить его память. Если всё так и было, то почему предки не рассказали тебе историю о чудесном воскресении? Не подтвердили, что так бывает? – потирая лоб, спрашиваю я. – Нигде, ни в каких священных текстах не сказано, что избранные могут возвращаться из мира мёртвых. И вдруг предки впервые за столетия обращаются к рассказчице, но почему-то не с легендой о чудесном воскресении, а с историей о сёстрах. Почему?
Мел отвечает мне встревоженным взглядом:
– Леора, он действительно был мёртв. Я была там, видела и мэра, и горожан, когда их допустили к телу. Каждый день двери в здание правительства открывали на час и разрешали взглянуть на тело Лонгсайта. Тогда я поймала себя на мысли, что мэр напоминает статую Святого: холодный, возвышающийся над всеми. Таким мы его запомнили. А спустя всего несколько дней мэр снова вернулся к нам, будто призрак. Я не понимаю, как это произошло, но отрицать очевидное глупо.
– Нет, – я упрямо мотаю головой, – предки могли бы рассказать тебе историю о возрождении, однако почему-то обратились к легенде, которая подтверждает картинку на старинном лоскутке кожи. А тут ещё и моя метка проявляется. Выходит, предки поведали нам правду. Мел, я не знаю, как он это сделал, но Лонгсайт нас обманул.
Она качает головой, но я вижу, что в глубине души Мел со мной согласна. Мы просто не знаем, как он провернул этот фокус.
– Что же нам делать? – беспомощно