Книга Берег мертвых незабудок - Екатерина Звонцова

существование покажется чуть слаще? Да и какое, какое божество, хоть немного уважающее себя, станет принимать кровавые подачки из дрожащих рук на заросшей желтым мхом поляне, среди растрескавшихся косых камней, призванных заменить стены? Божествам строят храмы. Настоящим божествам должны строить храмы. Давно пора было уравнять их всех. Может, тогда однажды он, Эльтудинн, сможет хотя бы найти трупы Нурдинна и Ирдинна? Ирдинн… в каждом кошмаре он раз за разом погибал то от укуса змеи, то в ее удушливых объятьях, то в пасти крокодила, то от пули или ножа в спину. И каждый раз, умирая, он успевал посмотреть брату в глаза и попросить об одном и том же.

«Обними меня, мне так страшно».

Мысли, воспоминания, болезненные призраки всё роились в голове. Эльтудинн шел, спотыкаясь о коряги, цепляясь полами одеяния за голые ветви. Он щурился в темноту и видел иногда сов с глазами такими же золотыми, как у него самого. Он шел, пока голоса других жрецов совсем не затихли, а впереди не разверзлось болото ― заросшее брусникой, а оттого скорее алое, чем густозеленое. Здесь плыл смрад и плясали редкие лучи заката. Эльтудинн остановился, точно кто-то поймал его за руку. Снова упал на колени ― будто его толкнули в спину ― и начал молиться. Он не покрыл головы капюшоном. Не надрезал мизинец, не окропил кровью лоб. Он даже не пал ниц, а стоял на коленях прямо, качаясь подобно висельнику и глядя на ягоды и трясину под ногами. Но он молился как никогда.

О том, чтобы все наконец кончилось. Чтобы замолчали глупые молодые жрецы, привыкшие нести жертвы в «поганые места». Чтобы медленнее бежали безумные ручьи; чтобы подлые правители умирали под тяжестью корон. Чтобы слово «справедливость» перестало быть пустым звуком, чтобы открылось единственное зрячее око Дараккара Безобразного, чтобы двадцать с небольшим приливов ― двадцать приливов, которые Эльтудинн успел увидеть, ― перестали казаться концом, ведь они составляют лишь треть отведенной нуц жизни. Двадцать… в двадцать только начинают жизнь. А ему уже хочется уснуть навсегда. Osirare aga Der. Найти последний приют.

…Он упал и пролежал какое-то время в тяжелом, душном беспамятстве, а потом вернулся к могильнику. Небо уже серело, и можно было с другими жрецами, оживленными и взбудораженными пролитой кровью, возвращаться в Ганнас. Служители Вудэна ― темные фигуры в расшитых перламутровыми пластинами хламидах, все как один, ― оседлали вороных жеребцов и двинулись через лес прочь. Эльтудинн мчался первым, отрешенно слушал, как свистит ветер в совином черепе у него на шее. Очередной день не принес ни хорошего, ни дурного, а вот следующие обещали перемены.

У моря Эльтудинн сразу увидел яркую фиолетовую свечу. Ее зажгли в высокой филигранно-черной башне; над огоньком угадывался купол, а рядом еще два, поменьше. Она загорелась впервые. Значит, все внутри храма, видимо, почти готово. Хорошо.

Эльтудинн сомкнул ресницы, и такая же свеча запылала вдруг в его сердце. В этот миг он отчетливо понял, что однажды вернется домой и всё исправит. Любой ценой.

* * *

Мастер не спал ― выбрался на пестрящий виолами и базиликом балкон. Там, за перламутровым столиком, он попивал вино из кубка, а второй стоял выжидательно пустым, сверкая гранями голубого хрусталя. Мастер вытянул длинные, точно у болотной птицы, ноги, откинулся на спинку кресла и зажмурил глаза. Подбородок его, как обычно, неаккуратно выбритый, был поднят. В позе виделось тоже что-то птичье, а может, кошачье. Мастер любил свет Лувы, и, когда поднимал голову, богиня словно ласкала его узкое бледное лицо пальцами. Идо не сомневался: Лува к Элеорду неравнодушна.

– О мой светлый, ты довольно быстро вернулся! Составишь компанию?

Идо пересек прохладную, тонущую в синеве залу, где обычно собирались гости, и вышел на балкон ― назад в знойное марево, пахнущее морем. Оно все никак не таяло, хотя небо уже чуть потемнело, а часть облаков налилась лиловым серебром. Золото же все досталось шпилям и окнам, а местами украсило черепицу, сточные трубы и флюгера. От панорамы трудно было отвести взгляд: казалось, город ожил и, словно принц или принцесса, принаряжается к встрече со звездами. Кончики пальцев потеплели, их закололо: так у Идо часто бывало, когда приходила идея для картины. Звездный король, его каменная возлюбленная, ну или возлюбленный. Короткие швэ между закатом и сумерками, когда эти двое могут встретиться. Идо встряхнул головой и торопливо впился ногтями в ладони: нет. Тут потребуется такая работа с цветом и двойной образностью, которая ему не под силу. Он все только испортит, лучше идее остаться идеей.

– Да… ― только и выдохнул он, делая шаг к свободному креслу. ― Привет.

Мастер окликнул Идо не глядя, не глядел и сейчас, хотя и переменил расслабленную позу: выпрямился, подался к балконным перилам. Серо-голубые чужеземные глаза приковались к улице, по которой двигались прохожие и транспорт, далеко не такие нарядные, как пейзаж. Вон колыхается телега, полная лимонов… а вон бежит мальчишка, у которого под мышкой удивительно добродушный, толстый павлин с волочащимся по земле хвостом. Пятнистые щенки играют в пыли с чьей-то зеленой шляпой. Стражник-нуц в голубом плаще береговой охраны явно устал после смены, плетется к таверне.

По мнению Идо, Ганнас никогда особо не мог похвастаться интересными зрелищами. Но копошение букашек всегда занимало Мастера, и неважно, где букашки возились ― в траве, в грязи или тремя этажами ниже. В их перемещениях он каким-то чудом находил и успокоение, и вдохновение. Похоже, нашел что-то и сейчас.

– Как ты спал, Элеорд? ― Идо осторожно присел.

Мастер давно заставил говорить ему «ты» и звать по имени, но в мыслях остался Мастером. Каждое «ты» словно царапало горло: как, как можно так с ним? Еще только приучая Идо к этому, Элеорд ласково ворчал: «Мы слишком близки и знаем друг друга слишком долго, ну а формальности я ненавижу с детства». Конечно, он не понимал, насколько далеким остается и насколько это расстояние справедливо. Сократить его, возомнив о себе слишком много, было бы преступлением.

– Нормально, Идо. ― Мастер, отвлекшись от уличных картинок, пристроил острый локоть на столе и другой рукой взял кувшин с вином. Заходили под кожей голубые беспокойные жилы, в жесте почудилось что-то нервное. ― Хотя ты же знаешь, меня слабо освежает дневной сон, Король Кошмаров все еще меня не жалует, как я ни стараюсь с нашим храмом… ― Он все же усмехнулся в своей обычной манере: только правым краем рта. ― Но