Книга Кыыс-Хотун - Анастасия Саввична Сыромятникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С тех пор Хоборос не давали покоя злоба и отчаяние. Она раскаивалась, что сгоряча заперла Нюргуну. Никакой пользы от этого шага не предвиделось. Уж если мстить за обиду, то иначе — быстро, решительно и, главное, так, чтоб никто ни о чем не догадался, ни в чем не мог обвинить. Теперь же каждый, наверно, знает, что госпожа терзает племянницу, и, случись что-нибудь с Нюргуной, ни у кого не будет сомнения, кто виноват. Поразмыслив, Хоборос пришла к выводу, что из заточения Нюргуны можно извлечь хотя бы одну выгоду — заставить ее признаться во всем. А как поступить с ней — придумается потом…
Но она никак не могла решиться на допрос Нюргуны: потребовать от воспитанницы ответа — значило в первую очередь раскрыть себя. А вдруг попадья все выдумала? Или ей померещилось? Она перебирала в памяти случайные взгляды и слова, которыми обменивались при ней муж и племянница, и все отчетливее казалось: нет, не случайны были эти взгляды, тайного значения были исполнены слова! «Откуда у людей столько подлости? — с горечью думала Хоборос. — И того, и другую в грязи подобрала, можно сказать. Все делала, что нужно человеку… И вот благодарность!»
На кого ты точишь зубы, девчонка? На всесильную госпожу всей округи! Здесь она может скупить всех и все. Она в состоянии заплатить любую цену за честь, свободу, любовь. Купила же мужа.
А ты чем заплатишь, дерзкая девка? Что у тебя есть, кроме молодости и смазливого личика? За такие обиды платят жизнью. Да, жизнью! Тебе не уйти от рук Хоборос. Если на это даже придется потратить половину всего, чем она владеет.
«Что затеваешь, Хоборос, опомнись! — ужасалась вдруг Каменная Женщина. — В роду Таскиных убийц не бывало. Да и сама прекрасно понимаешь: потеряешь девушку — значит, потеряешь и мужа. А без обоих единственно близких людей тебе самой конец».
…День за днем Хоборос порывалась в чулан, но ноги не шли — стали как чугунные. Надо, надо — как угодно, угрозами, побоями — вырвать у Нюргуны правду. Страшную правду. Ведь она любила Нюргуну, действительно любила. Воспитала, учиться заставила. Вот к чему, оказывается, приводит ученье… А еще говорят, что ученье — свет. Какой же это свет, если он освещает дорогу к черным делам!
— Ну что, — спрашивала Хоборос Бок-кою, — призналась?
— Нет, ничего, молчит, — еле слышно отвечала старуха.
А сегодня она не выдержала и, когда Хоборос задала уже ставший привычным вопрос, вдруг закричала:
— А я и не спрашивала! Не в чем ей признаваться, знаю! — И, помолчав, добавила: — От еды отказалась… уже три дня.
Умереть хочет.
Только эти слова спасли Боккою. Внезапный страх за Нюргуну отвел руку Хоборос.
Боккоя — вечная рабыня своей госпожи. Она досталась Хоборос по наследству и составляла как бы часть ее приданого. Если бы госпожа вышла замуж на чужую сторону, она должна была бы последовать за ней. С ее спины взошла бы Хоборос на свадебную лошадь. В старину таких, как Боккоя, зарывали вместе с умершими господами, чтобы прислуживали и на том свете.
Боккоя взглянула в красное лицо Хоборос, не предвещавшее ничего хорошего, и неслышно выскользнула за дверь. А Хоборос вскочила и стала мерить из угла в угол огромными шагами свой опустевший дом.
«Не ест… Не ест… — лихорадочно думала она. — Почему не ест? От стыда или от обиды? Может, я невинную мучаю?»
Наконец рванула дверь чулана. И тут же пришла в ярость. Вместо умирающей, как она представляла себе, Нюргуны ей бросилась в глаза Аныс, бренчавшая на хомусе. Кровь бросилась ей в голову. Так вот как страдает? Развлекается!
Закричала — сама не помнила что. Когда опомнилась, Аныс в каморке не было. Забившаяся в угол Нюргуна смотрела на тетку со страхом. Лицо ее было действительно измученным…
— И ты еще спрашиваешь, — повторила Хоборос. — Вся округа толкует, что ты спуталась с Василием!
— Спуталась… с каким Василием?
— Не притворяйся! С моим мужем!
— С Василием Макаровичем? Как это… спуталась?
— Не лги. Грех ничем не замажешь. Он на лбу горит.
Хоборос тут же пожалела, что выложила все сразу. К главному надо было подойти исподволь. Сперва запутать девчонку, а уж потом оглушить подобными словами. Теперь же, полностью опустошив свои тайники, она почувствовала себя беззащитной. Сейчас Нюргуна начнет все отрицать, а чем докажешь? Попадью позовешь? Еще такого позора не хватало!.. И Хоборос продолжала атаку:
— Подумать только, в святой церкви грешить! Законного мужа у тетки отбивать! Твоя мать тоже была такой. Нагрешила, а потом улизнула, бросив ребенка. Теперь ты то же сделаешь, наверно?
Нюргуна отвернулась к стене. Какая нелепость!.. Так вот в чем ее обвиняют. Как она может так думать, тетя еще! Да, Нюргуна любит Василия, но никогда ей и в мысли не приходило то, о чем говорила Хоборос.
— Тетя… — тихо произнесла Нюргуна. — Ты можешь говорить что угодно. Я беззащитна… У меня нет даже матери. Скажи мне, где моя мать? Я уеду к ней… ты больше обо мне ничего не услышишь.
— Ты хочешь отделаться так легко? Нет, ты мне заплатишь за позор. Признайся: ты сама приставала к нему? Или он к тебе? С ним я тоже поговорю.
— Не приставала я к нему. И он ко мне, — устало сказала Нюргуна. Ей стало холодно и безразлично. Она укрылась почти до глаз тонким заячьим одеялом.
— И чем он только тебя пленил? На пятнадцать лет старше! За что это ты его полюбила?
Нюргуна тайком улыбнулась. Странное дело, если бы даже Василий спросил ее об этом, и то она не смогла бы ответить. За что? Да разве знаешь, когда любишь? Просто хорошо, что рядом живет такой человек. Хорошо изредка взглянуть в его глаза, полюбоваться его улыбкой. Тогда весь мир становится прекраснее и чище. Поговорить с ним — это уже великое счастье.
Нюргуна испугалась, что тетка прочтет эти мысли в ее глазах. Надо что-то придумать, надо срочно чем-то успокоить госпожу. Ведь и в самом деле, не собирается* Нюргуна отнимать ее мужа.
— Полюбила… — с деланной злостью проговорила она. — Да я его терпеть не могу, только потому и не жалуюсь, что тетин муж! Знаешь, как они с попом издеваются надо мной!
Нюргуна подняла платье и показала колени, расцарапанные до крови.
— Откуда это у тебя? — недоверчиво
