Книга Хаос любви. История чувств от «Пира» до квира - Си Ди Си Рив

стенами своей крепости, он ответил: „Тебе может показаться, что я не желаю идти навстречу, но у меня есть немалый жизненный опыт, и я знаю, как один поступок ведет к другому. Боюсь, твоей сестре все же будет лучше остановиться в гостинице. А у меня есть дети и память о моей дорогой покойной жене, а с этим я не могу не считаться. Извини меня, но проследи, чтобы она немедленно покинула мой дом“». Ирония, заключенная в словах «мой дом», ужасна, но Маргарет пока не понимает этого. Однако упоминание Рут – это уже слишком. «В ответ позволь мне упомянуть миссис Баст», – отвечает она.

Врата крепости сотрясаются, но лицо Генри остается невозмутимым. Зато Маргарет «словно подменили». Она бросается к нему и хватает за руки:

– Больше я не могу этого терпеть! – воскликнула она. – Ты увидишь связь, даже если это тебя убьет, Генри! У тебя была любовница – я тебя простила. У моей сестры тоже есть любовник – и ты выгоняешь ее из дому. Ты не видишь связи? Ограниченный, лицемерный, жестокий – о, низкий человек! – тот, кто оскорблял своим поведением жену, когда она еще была жива, и лицемерно скорбит о ее памяти после смерти. Человек, который ради своего удовольствия ломает женщине жизнь, а потом бросает ее, чтобы она ломала жизни другим мужчинам. Дает плохой финансовый совет, а после заявляет, что не несет за это ответственности. Все это ты. Ты не узнаёшь этих людей, потому что не способен увидеть связь. С меня хватит твоей показной благожелательности. Я достаточно тебе потакала. Тебе всю жизнь все потакают. И миссис Уилкокс тоже. И никто не сказал тебе, кто ты есть на самом деле, – человек, у которого путаница в голове, катастрофическая путаница. Для таких, как ты, раскаяние всего лишь уловка, так что не надо раскаиваться. Просто скажи себе: «Я сделал то же самое, что сделала Хелен».

Все это зря. Маргарет столкнулась с обороной, сила которой превышает даже ее крайне напряженный самоконтроль. Генри воспринял упоминание миссис Баст не как приглашение к сближению, а как шантаж – «оружие, да еще используемое женой против мужа». А против шантажа его защита непробиваема. «Мое жизненное правило – никогда не обращать внимания на угрозы», – отвечает он. Когда Маргарет отпускает его руки, которые все это время сжимала, он уходит прочь, «вытерев сначала одну, а потом вторую носовым платком». Это Генри с наихудшей стороны [117].

В конце романа сыну Генри Чарльзу грозит тюрьма за непредумышленное убийство Леонарда Баста. «Не знаю, что делать… что делать… Я раздавлен. Я уничтожен», – говорит Генри Маргарет, которая уезжает от него к Хелен в Германию. Форстер пишет: «В Маргарет не проснулось ни капли нежности. Она не считала, что ее последняя надежда – сломить Генри. Она не обняла страдальца. Но в течение этого дня и последующих стала завязываться их новая жизнь». Это редкий авторский просчет. Ведь Маргарет, как мы видели, не может сломить Генри. Только изнутри крепости, связанной с его положением в обществе и находящейся теперь под угрозой из-за судебного преследования сына, могут быть разрушены его защитные стены. Когда Чарльза приговорили к тюремному заключению, «вот тут крепость Генри пала». Его слова о том, что «он уничтожен» (которым спустя несколько страниц вторит Хелен, утверждающая, что с ней «все кончено»), являются преувеличением. Любовь Маргарет дает им обоим новую жизнь [118].

Когда Форстер описывает Маргарет накануне брака, он ставит следующий вопрос: «Не иметь иллюзий и все же любить – разве способна женщина обрести более надежный залог счастья?» [119] К концу романа он дает ответ. Возлюбленный должен быть открыт такой любви. Если он встанет, подобно Генри, в оборонительную позицию, возведенную на его тревогах, любовь будет ему недоступна. Маргарет это понимает. Любовь, преображающее влияние которой она некогда превозносила («пусть Генри ведет себя так, как считает нужным, потому что она любит его и когда-нибудь ее любовь сделает его лучше»), теперь видится ей не такой могущественной. «Конечно, я кое-что сделала, чтобы выправить ситуацию, но мне помогло что-то, что я даже не могу определить», – говорит она Хелен [120].

Среди тех вещей, которые ей помогли, полагает Форстер, были Говардс-Энд и английская сельская местность, которым угрожает экспансия Лондона. Кругом торжествует «безумная тяга к движению», к возбуждению, но все еще остается надежда, что «следом может появиться цивилизация, не стремящаяся к постоянному движению, потому что она будет привязана к земле» [121]. Пусть и затуманенная ностальгическими пасторальными мотивами, точка зрения Форстера крайне важна. Разные виды любви нуждаются в разных средах – разных видах Lebensraum [122].

* * *

Утверждение, что любовь развивается из отношений ребенка с матерью и в некоторой степени повторяет их, описательно. То, что развивается таким образом, объективно может быть чем-то плохим – как для взрослого, которым становится ребенок, так и для человека, которого он любит. Когда мы говорим, что любовь – это «высшая форма признания величайших ценностей» [123] или «удовольствие от существования и благополучия любимого человека» [124], мы подразумеваем, что наши детские отношения с матерью, если они развиваются должным образом (еще один нормативный критерий), принимают такой вид. Бывает любовь хорошая и плохая – вернее, любовь и ее искаженные, извращенные формы.

Когда мы вводим в уравнение тревогу, картина рушится. Может быть, мы и правда обязаны любить лучших людей больше всего, но, как и Гетта Карбери из романа «Как мы теперь живем» Энтони Троллопа, обычно этого никто не делает [125]. В конце концов, лучшие люди могут заставить нас (поскольку мы сами далеко не лучшие) сильно беспокоиться: «Она точно бросит меня, когда увидит таким, каков я есть на самом деле». Может быть, правда также и то, что мы должны получать удовольствие от одной только мысли о любимом человеке. Но, подобно Сэмюэлю Беккету, мы можем его и не получать. В одном из своих ранних стихотворений он говорит:

Я хотел бы чтоб любовь моя умерла

И хлынул дождь на кладбище

И на меня бредущего по дороге

Оплакивая ее первую и последнюю

Которая думала что любит меня [126]

Пока любимый человек жив, любовь может умереть. Другой может занять его место в нашей жизни или наше место в его. Если бы он действительно умер, возможно, это была бы совсем другая история.