Книга Вместе и врозь - Анатолий Маркович Маркуша

Держись, держись…

Вот и встала. Стоишь.

Так. Теперь за стул взяться. Держишься? Ну-ну, шагни. Хорошо.

Шагнула — и ничего.

Еще давай… Еще…

Ветерок-то какой хороший. Ласковый.

Еще давай. Так.

Постой, не торопись.

Голова кружится — ничего. Давно не ходила, отвыкла.

Постой чуток. Пройдет голова.

Так. Шагай. Еще… еще…

Ну, вот и окошко…

А дворик славный. Зеленый весь.

Ребятишки играют.

И ветерок.

Не жарко.

А чего это Ленька тут делает?

Увидит.

Отойду… Назад… лучше…

Леня… Ленюшка… Лень…

ПРОЦЕНТЫ НА КАПИТАЛ

1

Случилось это как-то сразу: на пятьдесят первом году жизни я начал вдруг замечать, что память моя, безотказно работавшая до той поры, дает странные, совершенно незапрограммированные всплески. Ни с того ни с сего, словно кадры давно позабытого фильма, всплывают лица людей, окружавших меня в самом раннем детстве; высвечиваются эпизоды давно прошедшей юности; или я вижу вдруг детали, казалось, навсегда исчезнувшей обстановки; припоминаю случайные встречи или даже обрывки мимолетных разговоров.

Не могу назвать эти ощущения болезненными или неприятными, скорее они были необычными. И необычность встревожила. В какой-то момент я даже подумал: а не посоветоваться ли с врачом? Но тут же отказался от своего намерения: жаловаться-то было не на что, я ведь ничего не забывал и не путал, только вспоминал.

Поделился с женой. Жена моя — женщина рассудительная, все говорят — умная, весьма практичная и решительная, терпеливо выслушала мои не очень вразумительные признания, поглядела полусочувственным, полупренебрежительным взором всегда невозмутимых серых глаз и сказала с полной определенностью:

— Куришь много, недосыпаешь, перерабатываешь. Чего ж удивляться? Нервы… — и сразу перешла к делам, так сказать, текущим: ее беспокоили институтские подруги дочери. Какой-то странный образ жизни они ведут — порхают, мечутся… все осмеивают… ничего у них нет святого…

Клава говорила ровным голосом, и слова ее ложились плотно, весомо, словно кирпичи в добротную кладку. Признаюсь, я не слишком усердно слушал мою рассудительную супругу, но, как всегда, согласился с ней и пообещал при первом удобном случае обратить внимание на "этот вопрос"…

А сам подумал: "Как странно, если приходится объяснять что-то не совсем обычное, мы непременно ссылаемся на нервы или аллергию… Просто шаманство какое-то… А что такое нервы? Проводники слабых электрических импульсов". И стоило мысленно произнести "импульсы", как я тут же вспомнил о сыне.

Алешка — электронщик, специалист по вычислительной технике. Решил поговорить с ним. Вообще-то мы не так. часто и толкуем. Он из молчунов, может часами ковыряться в своих схемах, а я не настолько разбираюсь в электронике, чтобы быть для него интересным собеседником. Нет, у нас вовсе не плохие отношения, я бы сказал, отношения у нас сдержанные. Кто виноват? Да никто. Так уж сложилась жизнь…

Алешка выслушал меня с полным вниманием и сказал:

— Насколько я понял, тебя одолевает незапрограммированная информация… любопытно. Слушай, а обратная связь есть?

— Какая обратная связь? — не понял я. — Что ты имеешь в виду?

— Ну, вот ты видишь что-то из прошлого… вспоминаешь помимо воли… Верно? А потом ты убеждаешься, что увиденное имело место в действительности или…

— Да что же, по-твоему, я с ума схожу? Конечно, убеждаюсь.

— При чем тут "с ума схожу"? Надо же установить: истинные сигналы выдает твоя коробка памяти, — тут сын постучал пальцем по своей волосатой, плохо чесанной и, как некоторые полагают, гениальной голове, — или ложные…

И мне стало грустно. И чтобы как-нибудь завершить разговор, я сказал:

— Ладно, это мы еще проверим.

2

Я вышел на балкон и посмотрел в синеватую даль, туда, где виднелись остатки изглоданного бульдозерами леса, где над землей торчали тонкие силуэты подъемных кранов, осваивавших новый микрорайон.

И почему-то мне представился уголок нашей старой довоенной квартиры. Ни лес, ни краны не имели, понятно, никакого отношения к тому жилью, а вот поди ж ты… Я увидел желтовато-серые обои слабо освещенного коридора: на обоях узоры, похожие на диковинные водоросли, вступившие в противоестественную связь с медузами, вспомнились темно-коричневые двери с фигурными растресканными наличниками и объявления, которые постоянно появлялись на этих капитальных дверях.

Объявления!..

Это были не просто бумажки с напоминаниями: "Не хлопайте дверью!" или "Гасите свет!". Объявления могли бы послужить исчерпывающими характеристиками обитателей нашей квартиры; объявления постоянно сражались.

Сосед справа, бывший нэпман, толстый, подслеповатый, ящерицей шмыгавший по коридору, прикалывал с помощью четырех кнопок свой призыв: "Прошу после девяти — тихо!"

Мой отец немедленно приписывал: "И до девяти — тоже!"

Соседка слева — сморщенная, вредная полуодичавшая от тоски по ушедшим временам старуха — приклеивала мукой бумажку рядом: "Сначала научитесь спускать воду!" А кто-то красным карандашом добавлял: "Хи-хи! И не промахиваться!"

Поздно вечером возвращался сосед, живший в самой дальней комнате, около кухни. Сосед носил ромб на малиновых петлицах защитной гимнастерки, что означало — комбриг, по теперешним званиям это соответствует генерал-майору. Комбриг срывал объявления бывшего нэпмана с припиской моего отца, тщетно пытался отцарапать бумаженцию вредной старухи и, отчаявшись довести дело до конца, писал от угла к углу, словно накладывал резолюцию: "Стыдно, товарищи!"

Но на другой день все начиналось сначала: "Выходя, гасите свет!", "Входя — тоже!", "Не бросайте твердый мусор в унитаз!", "Неужели это серьезно?", "Стыдно, товарищи!"

С усилием обрываю это непрошеное "кино". Вот чертовщина! Откуда только она лезет?

Думаю: "Может, поговорить с дочкой? Конечно, она не такая рассудительная, как ее мамаша, и не такая образованная, как ее брат, но мы с ней ладим и, кажется, совсем неплохо понимаем друг друга".

Дочка выслушивает не более половины того, что я собирался выложить, решительно перебивает и говорит:

— Все ясно! Купи лыжи. Обыкновенные лыжи за двенадцать рублей шестьдесят копеек. Ты раньше здорово ходил на лыжах. Я помню. Ну что ты на меня смотришь как на полную идиотку! Я знаю, что говорю, знаю! Разве это не правда, что ты здорово ходил на лыжах?

— Правда…

— Ну, вот! А теперь постарайся понять: тебе все надоело — работа, мы, мама…

— Что ты болтаешь, Тина?

— Я тебя умоляю! Только не разыгрывай благородного возмущения… Заботы, быт, женщины и дети обязательно должны время от времени надоедать каждому нормальному мужчине. Это азбука! Так вот — купи лыжи. Секешь? А я познакомлю тебя с Файкой. Девка — закачаешься! И имеет тяготение к ветеранам, так что будь спок!..

— Хорошо, лыжи, я, пожалуй, куплю, — безо всякого энтузиазма говорю я, чтобы прекратить этот дурацкий разговор. Наверное, надо было хоть для виду разозлиться, но я совершенно не умею