Книга Принц Николас - Эмма Чейз

– Когда… у кого-то появляется что-то большое на лбу, похожее на член.

– Разве это будет не единорог? – задается вопросом Джеймс.

– Ради всего святого, – прерывает его Логан. – Не могли бы вы забыть про гребаных единорогов или членорогов, или как там его…

– Бессмыслица! – утверждает Джеймс.

– …и пусть уже Томми закончит историю? А то так мы никогда не услышим конец.

Джеймс разводит руками, ворча.

– Хорошо. Но все равно бессмыслица.

Для справки, в своем тайном голосовании я за единорога.

Томми продолжает.

– Хорошо. Так вот, Дженни возвращалась домой из школы с Бренданом, парнем с соседней улицы, на которого она запала на несколько недель. А мой отец, рано вернувшийся с работы, сидел на крыльце. И тут он сказал: «Эй, Дженни, не хочешь, чтобы я сходил в аптеку за кремом, чтобы убить этого монстра у тебя на лбу?» А Дженни словно сошла с ума, завизжав, как банши на моего отца, сказала, что никогда не заговорит с ним снова, и он понял, что не стоило вставлять свои чертовы пять копеек. И бедный мой отец, он же просто пытался помочь. Но, как я понял, ни одна девушка не захочет, чтобы ей в лицо тыкали ее проблемами. Дженни знала, что выглядит как членорог, ей не нужно было, чтобы это озвучивали. Но особенно она не хотела, чтобы это было сказано перед парнем, который ей нравился.

Он встречается с моим взглядом в зеркале.

– Это гордость, понимаете? Дело не в том, что мисс Хэммонд не хотела вашей помощи; скорее, она была смущена, что она ей была нужна.

* * *

На следующее утро я не поехал в «Амелию». Не потому, что не думал об Оливии, а потому, что у меня были планы посетить приют для мальчиков в Бронксе, один из многих, который финансирует фонд Принца и Принцессы Пембрук. Это частное учреждение, куда принимают детей, которые остались сиротами, – альтернатива воспитания в приемной семье.

Я встретился с директором, энергичным мужчиной средних лет с уставшими глазами. Он устроил мне тур по комнатам общежития, спортивному залу и столовой. Они делают все возможное, чтобы привнести сюда ярких красок, но это место все еще выглядит как тюрьма для детсадовцев. Любопытные взгляды детей, живущих здесь, следят за каждым моим движением.

Мы выходим на улицу, на игровую площадку, которая состоит из огражденной бетоном площадки и единственного баскетбольного кольца. Я говорю директору связаться с моим личным секретарем, потому что каждый ребенок заслуживает, чтобы здесь были установлены качели.

Мой отец говорил, что, когда занялся благотворительностью, помогать людям было легко, требовалось только выбрать, кому ты хочешь помочь в первую очередь, выделить ресурсы, удостовериться, что их хватит.

Несколько малолеток рисуют цветным мелом на одной стороне улицы, в то время как группа старших детей играет в баскетбол, но мое внимание привлекает один маленький мальчик в красной футболке, он выглядит лет на семь и сидит отдельно. Мне это знакомо. Когда я был подростком, у меня было больше «друзей», чем необходимо, – каждый хотел кусочек меня. Но я был одинок.

А дети, по своей природе, могут быть жестокими.

Когда я иду к мальчику, Логан напоминает группе сотрудников, позади меня:

– Никаких фото сегодня.

Большие карие глаза, с интересом смотрящие на меня, говорят, что видели больше, чем должны, когда я сажусь рядом с ним.

– Привет.

– Привет, – я протягиваю руку, – я Николас.

Он трясет ее.

– Фредди.

– Хорошее имя. Мое второе имя Фредди. Оно означает «мирный правитель».

Он пинает по бетону кончиком своей изношенной кроссовки.

– Ты действительно принц?

– Да.

– Ты не выглядишь, как принц.

Я погладил лацканы своего серого пиджака.

– Наверное, оставил свою корону в другом костюме. Все время теряю эту штуку.

Я вознагражден вспышкой белых зубов и хихиканьем.

– Не хочется играть сегодня, Фредди?

Он пожимает плечами.

– Тебе нравится жить здесь?

Я видел отчеты – статистику психического здоровья, выпускные результаты, но, если хочешь знать реальную ситуацию, что происходит в таком месте, лучше всего идти к первоисточнику.

– Здесь нормально, – он качает своей маленькой головой, – раньше я жил со своей тетей, она была хорошей. Но она умерла.

Печаль этих нескольких слов пронизывает меня, словно стальными гвоздями.

– Мне жаль.

Он кивает, потому что услышал соболезнование, но ничего не меняется.

– Учителя здесь нормальные; они много улыбаются. Но моя тетя пекла печенье. Они не дают нам здесь печенья.

– Улыбки – это хорошо, но печенье всегда лучше.

На его лице вспыхивает искорка жизни. Есть контакт.

– Это точно. Знаешь, что они заставляют нас есть на десерт?

– Что? – спрашиваю я заинтересованно.

– Фруктовый салат!

Я делаю брезгливое лицо.

– О нет, только не фрукты.

– Да! – настаивает он, – И даже не со взбитыми сливками! Фрукты – это не десерт, – он вертит пальцем передо мной. – Ты должен поговорить об этом с кем-нибудь. Задай им.

– Это будет на вершине моего списка возмущений.

И тогда мне приходит мысль. Впечатляющая мысль.

– Фредди, ты любишь пироги?

Он шокированно смотрит на меня, удивляется вопросу.

– Ну да – все любят пироги. В них фрукты, но это ведь пирог.

Директор направляется в нашу сторону.

– Что происходит? Я могу вам чем-то помочь, принц Николас?

– Да, – говорю я, просматривая площадку и подсчитывая. – Вы можете достать автобус.

* * *

Час спустя я вхожу в «Амелию», как Крысолов из Гамельна[16], ведя за собой пятьдесят детей. Оливия стоит за стойкой, ее глаза вспыхивают – удивляясь при виде меня и немаленькой стайки детей, копошащихся в ее кофейне, как саранча.

– Эй, что происходит?

Я жестом показываю молодому человеку передо мной.

– Оливия, это Фредди. Фредди, познакомься, это Оливия.

– Как дела?

Она улыбается, так сладко.