Книга Табу - Жасмин Майер

Но Сергей лишил его даже такого шанса. Пошел дальше.

Не сказать, чтобы я была удивлена.

Не после того, что я знаю о собственном муже.

— Может… Можно как-то использовать работу Тимура в своих интересах? — аккуратно спрашиваю я. — Ты говорил с Алисой о том, чтобы использовать этот факт в рекламной компании?

— С ума сошла?! — рявкает, но тут же оглядывается на водителя Сергей. — Нет, я не говорил и не буду говорить с ней об этом! Мне не нужен сын-футболист! Слава богу, что у него хотя бы нашлось мозгов жить под материнской фамилией. Когда-то я не соглашался с этим решением, но теперь оно мне на руку… Знаешь, что он сказал мне, когда уходил? Что не возьмет у меня ни копейки! Никогда больше! Что ему даром не нужно наследство, он скорее от голода подохнет. Так вот подохнуть я ему, конечно, не дам. Но сделаю все, чтобы он одумался, вернулся и взял свои слова обратно. Он избалованный мажор, который ни дня не работал, как нормальные люди. Только гонял свой мяч из одного края поля до другого. Долго в реальной жизни он не продержится. Вот увидишь. Кстати, твоя психованная и неугомонная подружка доставляет мне много хлопот. Говорил же тебе не дружить с журналистами.

— Футбол часть его жизни, часть его самого. Это было бы отличным выходом для вас, Сергей. Это твой шанс сохранить хоть какие-то отношения с сыном.

— Не лезь в то, чего ты не понимаешь, Ксения! — отрезает Сергей.

— Это мой сын и я с ним сам разберусь. Без твоей помощи. Были бы у тебя дети, сама бы их и воспитывала. А к моему — не суйся.

Яд в крови превышает допустимую концентрацию.

Но проходит мучительная минута — а я не умираю. И даже по- прежнему дышу.

Выпрямляюсь и киваю, больше не говоря ни слова. Дети — не моя территория. И пусть Тимур давно вырос, а методы, которыми пользуется Сергей далеки от воспитания и скорее напоминают безжалостную осаду, я все равно не имею право вмешиваться в жизнь его ребенка. Ведь сама не смогла произвести на свет ни одного своего.

Сергей не считает, что обидел меня. Это очевидный факт — Тимур только его сын и он не раз уже крыл мои доводы именно тем, что, как отец, лучше знает, как поступать. Моя роль не в том, чтобы давать ему советы.

После целого дня, отыгранного, как по нотам, мы наконец-то возвращаемся домой. Левое крыло, пустое и безжизненное, стоит погруженное в темноту, и за ужином, на котором нам подают лобстеров, три вида салатов и неизменный десерт от шеф-повара, по которому плачут мишленовские звезды, мои мысли возвращаются к Тимуру, который теперь вынужден работать за еду.

Какая еда в том интернате? Чем питаются воспитанники, если государство выделяет меньше сотни рублей в день на одного? Где он спит, что ест, как справляется со своим коленом, если ему приходится действительно много работать?

Надеюсь, он хотя бы не бегает полуголым и не подтягивается на деревьях на глазах у старшеклассниц? И уж тем более ему хватит мозгов, чтобы не спать ни с одой из них?

— Могу я забрать?

Голос официантки возвращает меня с небес на землю. Столовая опустела, а передо мной так и стоит десерт, к которому я так и не притронулась.

Глава 13. Тимур

— И на что же ты надеешься?

Баба Зина стоит на крылечке, греясь на первом весеннем солнышке, пока я выгружаю коробки с замороженными продуктами из красной «девятки». По трем раскрошившимся ступенькам, иногда морщась от боли в колене, я должен занести их на кухню и опустить в покрытый толстым льда морозильник.

Сегодня моя ноша — «Пломбир в стаканчиках».

— Конец учебного года скоро, — отвечает на мой взгляд баба Зина.

Эта женщина с ярко-фиолетовыми волосами просила себя звать так и никак иначе. Представляю, как бы передернуло моих преподавателей в Англии от такого обращения.

До конца года еще уйма времени, но мороженое закупили уже сейчас. Судя по датам на коробках, оно еще и прошлогоднее, оттуда и такие хорошие скидки.

Выстроенное поодаль одноэтажное здание интернатовской кухни давно нуждается в ремонте, но денег спонсоров хватило только на стадион. Он ученикам, конечно, нужнее.

— Так на что ты надеешься, милок? — баба Зина не страдает забывчивостью, а еще ей скучно. Завтрак только кончился и есть еще полчаса прежде, чем она возьмется за приготовление обеда на сто двадцать пять человек.

— На что надеюсь? — переспрашиваю, обходя внушительную бабу Зину в переднике. — Как минимум, на тарелку борща, а как максимум еще на порцию котлет за помощь!

Повариха хмыкает, качая головой. Сеанс доморощенного психоанализа повторяется не в первый раз, но у меня, как не было, так и нет ответов на ее вопросы.

Что же мне делать и на что я надеюсь? А хер его знает.

Мои поступки все отчаяннее напоминают судьбу Колобка- самоубийцы. Я от бабушки ушел и от дедушки ушел, но, кажется, интернат и станет той лисой, которая меня проглотит. Я в тупике. Еще в большем, чем был в отцовском доме.

У меня нет денег и нет работы. К детям меня не пустят. А моих сбережений на счету не хватит надолго, поэтому я пока их даже не трогаю. Я живу в одной из комнат в трехэтажном облупившемся здании для педагогического состава, но, поскольку не являюсь преподавателем, скоро мне придется съехать и оттуда.

Что будет тогда?

Я не знаю.

С отремонтированного стадиона до кухни и теперь доносятся детские крики. Седой директор, Тимофей Палыч, ведет тренировку. На его месте мог быть я, но в интернат нагрянули чинуши с проверкой.

Я знал, откуда уши растут. Сами эти чиновники из министерства не явились бы мою душу так быстро, но вслух ничего не сказал. Правда, Палыч сделал собственные выводы.

Думал, Палыч меня тут же вышвырнет на улицу. Поскольку чиновник явно требовал больше, чем просто показать ему диплом о моем педагогическом образовании, но Палыч, на удивление, вдруг встал на мою сторону. И чиновник ушел ни с чем.

— Знаю, кто их прислал, — сказал он мне, когда чиновник ушел. — Наверняка это Буйнов из районной детской спортивной школы прознал о том, что у нас появился молодой тренер в штате. Конечно, они были здесь, на стадионе, в тот момент, когда ты этот спектакль устроил. Эх, надо было тебе, Тимур, скомороха из себя строить! Пришел бы ко мне тихо на следующий день, я бы тебе и слова кривого не сказал!

Я не стал переубеждать Тимофея Палыча, что директор районной спортивной школы, узнай он обо мне всю правду, скорее перекрестился, обрадовавшись, что я навострил лыжи не в их сторону. Может, и зря. Палыч — мужик хороший, может, лучше было рассказать, кому он собирался противостоять.

Но мне очень не хотелось объяснять, кое-какие детали своей биографии. Да и что греха таить, нравилось быть в глазах директора старой закалки эдаким смутьяном, который следовал своему призванию. Почему он вообще меня взял?: Я рассказал, что работал и играл в Лондонском клубе до того, как получил травму, и в глазах Палыча этот опыт перекрыл все возможные дипломы, полученные на родине, но бюрократия была неумолима.