Книга Волшебница на грани - Лариса Петровичева

— Вице-президент Морского банка Гвен Бринн. Наш дорогой дядюшка не забыл племянника и племянницу. Любишь танцевать?

— Люблю, — ответила я и вдруг вспомнила, что как раз сегодня мне надо было вносить очередной платеж по ипотеке.

Гвен Бринн жил в трехэтажном особняке с видом на море и горы. Глядя на его дом, я невольно подумала о том, что он компенсирует недостаток размеров в другом месте.

— Напоминаю, ты сокрушительница сердец, — негромко сказал Генрих, когда мы подходили к гостеприимно распахнутым дверям. Я кокетливо ударила его веером по руке и рассмеялась:

— Виктор, ну хватит читать мне нотации! Тот случай с Анри всего лишь сплетни, я не собиралась с ним сбегать!

Генрих довольно кивнул.

Отправляя нас в Фаринт, Амиль снабдил меня несколькими чемоданами платьев. Если та мода, с которой я уже успела познакомиться, была очень сдержанной и в цветах, и в крое одежды, то платье, которое я выбрала для похода к Бринну, спорило с ней до хрипоты. Тончайший шелк, кружево и вышивка, россыпь жемчужин по дерзкому вырезу и юбка, которая мягко окутывала ноги и призывала только к одному: скорее ее снять.

В тех романчиках, которые я, бывало, почитывала от скуки по дороге на работу, пылкий любовник, как правило, разрывал такие платья вместе с бельем. Если бы кто-то решил разорвать это платье, я бы разорвала его самого.

Платье стоило целое состояние. Оно мне очень понравилось. Девушка в зеркале была похожей на меня и в то же время совершенно чужой: свободной, открытой, не привязанной ни к кому и ни к чему. Когда я спустилась в гостиную, то Генрих посмотрел на меня так, словно увидел впервые.

Мне вдруг сделалось не по себе от этого взгляда. Он будто бы говорил, что больше никто не посмеет на меня смотреть. Что я должна принадлежать только одному человеку. Что я…

Но вслух Генрих сказал, разумеется, только одно:

— Вы прекрасно выглядите, Людмила.

Я кивнула и поблагодарила, принимая комплимент.

По здешним меркам гостей было немного: я насчитала всего тридцать. Не бал и не званый вечер, всего лишь ужин в кругу близких друзей. По легенде Гвен Бринн был очень дальним родственником инженера Виктора Готти, который видел племянника двадцать лет назад. Настоящий Виктор Готти сидел в тюрьме в халифатах — он действительно был инженером, но занимался не только добычей олеума, но и перевозкой наркотиков. За такие подвиги его ждала только казнь, но Амиль умудрился смягчить протокол до пожизненного заключения.

Его сестра уже год жила в гареме одного из шейхов на правах любимой жены. Поменяла веру, поменяла имя и готовилась родить мальчика.

Мне не хотелось идти к Бринну. Нападение ящерицы было цветочками, а в особняке меня могли ждать уже ягодки.

— Господа! — Гвен Бринн оказался громогласным здоровяком, больше похожим на пекаря, чем на финансиста. — Как же я рад вас видеть! Виктор, дружище, не стесняйся, чувствуй себя, как дома! А эта очаровательная юная леди и есть твоя сестра?

— Да, дядюшка, — ответил Генрих, пожимая его руку. — Милли, ты помнишь дядю Гвена?

— Ох, да это вряд ли! — пророкотал Бринн. — Она тогда была совсем еще крошкой. Но так задорно хлопала меня по лысине!

— Надеюсь, вы меня простили за эту шалость, — снова рассмеялась я, понимая, что нужно вести себя как можно непринужденнее, и спросила: — А танцы будут?

— Будут, девочка моя! — воскликнул Бринн и подтолкнул меня в сторону гостей, которые заинтересованно смотрели на нас с Генрихом. — Отдыхай и развлекайся, тут есть приличные молодые люди, не то, что в этих проклятых халифатах. Наконец-то вы вернулись, порадовали старика.

Подхватив Генриха под руку, Бринн куда-то увел его, и я почувствовала, как по животу растекается холод. Гости Бринна смотрели на меня так, что я невольно ощутила себя главным экспонатом на выставке.

Что ж, держаться непринужденно и делать вид, что у меня пустая голова, в которую еще ничего не занесло южным ветром. На мое счастье ко мне подошел слуга с подносом, и я взяла бокал игристого. Это послужило неким знаком для мужчины в белом фраке, который подошел ко мне и поинтересовался:

— Как вам Фаринт, миледи?

Я пригубила вина и посмотрела на незнакомца: ближе к тридцати, начинает лысеть, весь какой-то блеклый и невыразительный. Посмотришь — и сразу же забудешь, что видел. Но выражение этого лица говорило о том, что его хозяин великий человек, которому сам черт не брат, и все остальные — это грязь у него под ногтями.

Не люблю таких. Насмотрелась. Хотя не спорю, иногда они могут произвести впечатление на тех, кто не ел ничего, слаще морковки.

— Солнечно, — беспечно заметила я. — У нас очаровательный дом в Фалуни.

— О, Фалуни! — воскликнул незнакомец. — Я тоже там живу. Гектор Эбернати, к вашим услугам.

Я одарила Эбернати самой очаровательной улыбкой из всех возможных и поинтересовалась:

— И в чем же именно мне могут пригодиться ваши услуги? Вы продаете бриллианты?

— Нет, я проверяю тех, кто их продает. Я налоговый инспектор, — сообщил Эбернати, и я поняла, где именно видела такое выражение лица, как у него.

Иногда Игорь смотрел точно так же, возвращаясь с работы. Он вершитель судеб людских. Похоже, налоговики одинаковы во всем мире.

— Как это, должно быть, интересно, — снова улыбнулась я. — Но я, к сожалению, ничего в этом не понимаю.

— Могу рассказать, — Эбернати встал ближе, почти на грани позволенного этикетом, и я отмахнулась:

— Ох, нет! Не стоит портить такой очаровательный вечер трескучими цифрами.

— Да, я давно понял, что девушки предпочитают разговоры о бриллиантах, — вздохнул Эбернати, и я легонько стукнула его веером по плечу, заодно делая шажок в сторону.

— Про бриллианты не надо говорить. Их надо носить. А что, там уже накрывают ужин?

Официанты действительно вкатывали в зал столы с таким количеством закусок, что у меня зарябило в глазах. Оркестр, игравший на балконе, даже взял паузу.

— Ваш дядюшка предпочитает исключительно фуршеты, — сообщил Эбернати. — Зачем подавать целую индейку, когда можно нарезать ножку на маленькие кусочки?

— Вы невыносимая злючка, Гектор, — рассмеялась я и снова стукнула его веером. Моя наставница говорила, что этот жест сейчас исключительно моден и производит на молодых людей просто сокрушительное впечатление. — Капризничать будете у себя дома, а здесь не мешайте другим получать удовольствие…

Я не договорила. Дом вдруг вздрогнул, как живое существо, которое что-то хочет сбросить с себя и не может этого сделать.

Кажется, это были те самые ягодки, о которых я подумала, входя в дом Бринна.

Как там Генрих? Что, если Бринн разделил нас, чтобы уничтожить поодиночке?

— Что это? — мне пришлось схватить Эбернати за руку, чтобы удержаться на ногах, и было видно, что это его обрадовало. Он улыбнулся и ответил: