Книга Сверхъестественное. Врезано в плоть - Тим Ваггонер

– Ничего, – ответил Сэм. – Показалось, будто там что-то есть. Просто почудилось.

Дин нахмурился, глядя на него, и Сэм вполне мог догадаться, о чем он думает.

– Со мной все нормально, – возразил он. – Все мои шарики и ролики более или менее на месте.

– Это меньшее, что меня беспокоит, – проворчал брат.

Сэм ничего не ответил. Ну случилась у него галлюцинация, и что с того? Не первая, и он сомневался, что последняя. Главное, что длилась она недолго и не отвлекла его от…

Позади треснула ветка, а затем послышалось тихое горловое рычание.

– Оно сзади, да? – спросил Сэм.

– Угу.

Братья развернулись и выстрелили.

Глава 6

Лайл Суонсон не был счастливым человеком.

Не то чтобы это было для него нехарактерно. Даже в лучшие времена веселым нравом он не отличался. Его коллеги в «Быстрой Печати» придумали для него ироничную и забавную, как им казалось, кличку – Мистер Солнышко. Нельзя сказать, что у него был мерзкий характер. Он не злился и не раздражался, когда что-то шло наперекосяк, не жаловался на неудачи. Лайл был не особенно разговорчив, но бесед с коллегами не избегал. Он просто был одним из тех людей, которые вечно выглядят мрачными. Был бы он персонажем мультика, над его головой постоянно висела бы маленькая черная тучка. При ходьбе он шаркал ногами, сутулился, опускал голову, черты лица у него были обвисшие и вялые. Он редко улыбался, а когда улыбался, просто слегка приподнимал уголки рта – так незаметно, что люди обычно не распознавали эту улыбку. А еще никто никогда не слышал, как он смеется или хотя бы тихо хихикает.

У Лайла не было причин быть человеческим воплощением ослика Иа-Иа, по крайней мере очевидных. Детство у него было достаточно счастливое, и хотя популярным в школе он не считался, его там не травили. На самом деле большинство детей едва замечали его существование; то же можно сказать и об учителях. Пока что его жизнь, будучи совершенно непримечательной, проходила почти целиком без конфликтов и происшествий любого масштаба. Да, он немного боялся микробов – входил в число тех, кто из дома без антисептика для рук и салфеток не выходит. И он никогда особенно не интересовался сексом. Для этого понадобилось бы приложить слишком много усилий, да и грязи, если честно, многовато.

Его работа – не сказать, чтобы карьера – не слишком его радовала, но оплату счетов она покрывала, и доходы, хоть и не выдающиеся, вполне обеспечивали его нужды.

У него был собственный дом – маленький, сразу за городом, где было тихо и приятно. Было, пока голые монстры не стали копаться в мусорных контейнерах.

У него было хорошее здоровье, и, если верить доктору, при таком развитии событий он имел все шансы дожить до глубокой старости. Не было абсолютно никаких причин для того, чтобы Лайл стал, как говаривала мама, букой. Наверное, он просто таким родился.

Сегодня, однако, причина для мрачного расположения духа у него нашлась более чем очевидная. Накануне ему нанес визит голозадый любитель мусора; но что было хуже всего и действительно встало у Лайла поперек горла, это всеобщая реакция на его историю. Полиция, разумеется, взяла у него показания, но провели ли они реальное расследование? Фотографировали ли они, рыскали в поисках отпечатков пальцев, делали гипсовые слепки следов, искали образцы ДНК? Сделали ли они хоть что-то, что исследующие место преступления делают в фильмах по телевизору? Нет, черт побери. Они даже не позаботились обыскать лес за его участком. У него создалось впечатление, что полицейские едва сдерживали смех во время беседы с ним.

Еще хуже была утренняя заметка в «Листовке». Хорошо, что газеты ему доставляли утром, а то он бы не увидел статью до того, как уйти на работу. Он сказался больным, потому что не хотел, чтобы коллеги высмеивали его весь день напролет. Марси, одна из менеджеров в «Быстрой Печати», ответила на звонок и, когда он сообщил, что не придет, поинтересовалась, не прогуливает ли он, чтобы провести день со своим новым другом. Не успел он ответить, как она добавила: «Но будь осторожен. Никогда не знаешь, на что способен голый мужик. Я бы тебе такие ужасы рассказала, золотце! Просто помни одно… – Тут она выдержала паузу для пущего эффекта. – Кто предупрежден, тот четырьмя руками награжден!»

Когда она расхохоталась, он повесил трубку.

А потом притащились эти два журналиста. Поначалу они выглядели достаточно профессионально, вели себя так, будто искренне интересуются его историей, и внимательно слушали, когда он описывал детали. Но когда он показал бардак на заднем дворе, они начали сомневаться. Они ничего не сказали, но Лайл заметил их взгляды. Взгляды, говорившие: «У нас есть дела поважнее». Как и полицейские, они не стали ничего фотографировать, и именно так он догадался, что его рассказ в статью не войдет. Журналы всегда прилагают снимки к публикуемым статьям. Тот факт, что журналисты не позаботились сделать ни одного снимка, выдал ему все, что они думают о его… ну, назовем это наблюдением.

«Может, не надо было использовать слово “вши”?» – подумал он.

И вот теперь он трудился на заднем дворе, прибирая бардак, который оставил после себя один-черт-знает-кто-такой. Он надел резиновые перчатки и хирургическую маску, чтобы защититься от большей части микробов. Жаль только, что пары рабочих комбинезонов не нашлось, но чего нет, того нет. Вместо этого он надел старую клетчатую рубашку с длинными рукавами и джинсы, которые он намеревался после уборки сложить в пакет и выкинуть. Несмотря на перчатки, притрагиваться к мусору не хотелось. Может, у монстров и нет вшей как таковых, но что-то же вызывало эти странные смерти, когда люди сморщивались, как сушеные сливы, и он не хотел подхватить что-то подобное. У него не было специального инструмента, чтобы собирать мусор, так что пришлось импровизировать. Прихваченные на кухне щипцы для салата неплохо подошли для этой роли. Разумеется, потом их тоже придется немедленно выкинуть, но ничего страшного. Кухонные принадлежности заменить несложно, чего нельзя сказать о человеческой жизни.

Лайл как раз нагнулся, подцепив щипцами пустую разорванную обертку от покрытого сливочной помадкой печеньица с ванильным кремом – его единственной настоящей слабости, – когда затылком ощутил чье-то щекочущее чувства присутствие. Он замер, присев на корточки, с салатными щипцами в одной руке и пластиковым мусорным пакетом в другой. За ним кто-то наблюдал. Что-то наблюдало.

Лайл не считал себя особенно храбрым, однако и трусом он тоже не был. Ему не нравились книги и фильмы ужасов, но не потому, что они его пугали. Он просто не считал их реалистичными. Разумеется, с людьми происходят нехорошие вещи – иногда действительно нехорошие, – но как бы они ни были ужасны, их можно понять, они даже в некотором смысле рутинные. Болезни, аварии, природные катаклизмы, а самое распространенное – чудовищное отношение людей друг к другу. Но пугаться какой-то неизвестной кошмарной твари, рыскающей в тени? Просто смешно.

Теперь же, замерев в полуприседе на собственном заднем дворе, в прикрывающей нижнюю половину лица хирургической маске, которая вдруг стала тесной и душила, он понял, как чувствуют себя люди в тех историях. Они не просто пугаются, они приходят в ужас, дыхание застревает в горле, сердце стучит, словно молот, из пор сочится пот, а желудок словно наполняется ледяной водой. Они ощущают себя маленькими и слабыми, охваченными двумя всепоглощающими, но разнополярными желаниями: бежать так быстро и далеко, как только получится, и оставаться неподвижными, будто статуя, надеясь, что безымянная тварь, преследующая их, пройдет мимо. Теперь Лайл знал то же, что и они: каково это – быть жертвой. За всю свою жизнь он ни разу так не боялся.