Книга Жерминаль - Эмиль Золя

- Я ухожу, - сказал Шаваль, спрятав шахтерский инструмент в шкафчик.

Никто не пошевелился. Только Мукетта торопливо оделась и побежала вслед за ним - под тем предлогом, что им обоим идти в Монсу. Опять начались шуточки: всем было известно, что она надоела Шавалю.

Тем временем Катрин о чем-то озабоченно говорила отцу. По-видимому, он сперва удивился, потом одобрительно закивал головой и подозвал Этьена.

- Послушайте, - тихонько сказал Маэ, передавал ему узелок, - если вы без гроша, то до получки вполне успеете подохнуть с голоду... Ведь ждать две недели!.. Хотите, я постараюсь устроить вам где-нибудь кредит?

Молодой человек смутился. Он как раз собирался допросить полагавшиеся ему тридцать су и уйти. Но ему стало стыдно перед Катрин. Она пристально смотрела на него. Пожалуй, еще подумает, что он боится работы.

- Я, конечно, ничего обещать не могу, - продолжал Маэ. - Откажут так откажут - ничего не поделаешь.

Этьен не стал возражать. Все равно откажут. Да и ни к чему это не обязывает. Он всегда может уйти, перекусив немного. И тут же подосадовал, зачем не сказал: "Нет". Неловко было видеть, как обрадовалась Катрин, как мило она улыбнулась и дружелюбно посмотрела на него, довольная, что пришла ему на помощь. К чему все это?

Наконец все спутники Маэ обулись в деревянные башмаки, заперли свои шкафчики и двинулись из барака вместе с товарищами, которые, погревшись, уходили один за другим. Пошел вслед за ними и Этьен. Левак с сыном присоединились к компании. Но, проходя через сортировочную, они увидели начавшуюся там драку и остановились.

Сортировочная помещалась в обширном сарае с черными балками, покрытыми угольной пылью, с широкими решетчатыми ставнями, в которые непрестанно задувал ветер. Вагонетки с углем поступали сюда прямо из приемочной, затем их опрокидывали на грохота - длинные качающиеся корыта из листового железа, по обе стороны их стояли на ступеньках сортировщицы, вооруженные совком и граблями, выбирали куски породы, подталкивали чистый уголь, и он через воронки сыпался в железнодорожные товарные вагоны, стоявшие под сараем.

В сортировочной работала Филомена Левак, худенькая и бледная женщина с покорным, кротким лицом, она была чахоточная, харкала кровью. Повязав голову обрывком синей шерстяной шали, засучив рукава, быстро двигая черными по локоть руками, она сортировала уголь, стоя ниже матери Пьерона, по прозвищу "Горелая", злой, как ведьма, ужасной старухи с совиными глазами и плотно сжатым провалившимся ртом. Филомена и Горелая разругались, - молодая обвиняла старуху в том, что она выгребает у нее камни и ей, Филомене, не удается за десять минут наполнить корзину. Им платили с корзины, поэтому из-за пустой породы постоянно вспыхивали ссоры и потасовки. Летели клочья волос, на багровых от пощечин щеках оставались черные отпечатки ладоней.

- А ну, дай ей раз как следует! - крикнул сверху Захарий своей любовнице.

Все сортировщицы захохотали. Но Горелая яростно набросилась на него:

- Ах ты пакостник! Ты бы лучше признал своих ублюдков. Ведь ты с ней двух ребят прижил!.. Подумать только! Восемнадцать лет детей плодит! Туда же, заморыш несчастный!

Маэ удержал сына, не позволив ему спуститься и пересчитать ребра старой хрычевке, как выразился Захарий. Прибежал надзиратель, грабли опять стали ворочать уголь. От верхней до нижней ступени грохотов видны были только согнутые спины женщин, из-под носа друг у друга выхватывавших куски породы.

На улице ветер вдруг стих. С серого неба моросил мелкий, холодный дождь. Углекопы ежились в жидкой своей одежонке, втягивали голову в плечи и, засунув руки под мышки, шли размашистой походкой, от которой раскачивались их ширококостные фигуры. При дневном свете они походили на негров, перепачканных грязью. Кое-кто не съел своего завтрака, и узелок с оставшейся краюшкой хлеба горбом торчал у них на спине под курткой.

- Гляди-ка, Бутлу идет! - язвительно хихикая, сказал Захарий.

Левак, не останавливаясь, перебросился несколькими словами со своим жильцом, человеком лет тридцати пяти, благодушным и славным крепышом.

- Ну как, обед-то будет нынче, Луи?

- Кажется, будет.

- Жена, стало быть, в духе.

- Кажется, да.

Приходили и другие рабочие, - на шахту спешили все новые партии. Дневная смена начиналась в три часа; шахта опять поглощала целые полчища людей, и они растекались вместо забойщиков по всем выработкам и лавам. Клети никогда не стояли без дела: и днем и ночью люди, как насекомые, точили землю под свекловичными полями, прокладывали извилистые ходы на глубине в шестьсот метров.

А среди тех, кто возвращался домой, первыми шли мальчишки. Жанлен доверительно излагал Берберу сложный план, как раздобыть без денег табаку на четыре су; Лидия следовала за ними на почтительном расстоянии. Катрин шла вместе с Захарием и Этьеном. Все трое молчали. У кабачка "Выгода" их догнали Маэ И Левак.

- Нам сюда, - сказал Маэ Этьену. - Хотите зайти?

Группа разделилась. Катрин остановилась на секунду и в последний раз взглянула на Этьена своими зеленоватыми глазами, прозрачными, как родник; измазанные черные щеки оттеняли глубину этих кристально чистых глаз. Она улыбнулась и пошла вместе с другими по дороге, поднимавшейся к поселку.

Кабачок стоял на полпути между поселком и шахтой, у перекрестка двух дорог. Помещался он в трехэтажном кирпичном доме, выбеленном сверху донизу известкой, с маленькими окнами, для красоты обведенными широкой лазоревой каймой. На квадратной вывеске, прибитой над входом, желтыми буквами значилось:

"ВЫГОДА"

Питейное заведение

Раснера

За домом на площадке, окруженной живой изгородью, устроен был кегельбан. Угольная Компания всемерно, но тщетно старалась приобрести этот участок земли, врезавшийся в ее обширные владения, и ненавидела кабачок Раснера, открытый им чуть ли не у самого выхода из Ворейской шахты.

- Заходите, - еще раз сказал Этьену Маэ.

Небольшая светлая комната с чисто выбеленными голыми стенами, три стола и дюжина стульев; еловая стойка шириною с кухонный шкаф; на стойке с десяток пивных кружек, три бутылки спиртного, графин, цинковый бачок с оловянным краном для пива. Больше ничего - ни одной картинки, ни одной полочки, никаких игр. В массивном чугунном камине, покрытом блестящим черным лаком, потихоньку горела угольная мелочь. Каменные плиты пола были посыпаны тонким слоем белого песка, который впитывал влагу, насыщавшую и воздух и землю в этом сыром краю.

- Кружку! - скомандовал Маэ белокурой толстушке, дочери соседки Раснера, которую он иной раз оставлял за стойкой, когда уходил.

- Раснер дома?

Повернув кран, девушка ответила, что хозяин сейчас вернется. Медленно, не отрываясь, углекоп выпил сразу полкружки, чтобы очистить горло от угольной пыли. Он не угостил Этьена. Единственный посетитель, явившийся до них, сидел за столом в мокрой перемазанной одежде и молча, в глубоком раздумье пил пиво. Вошел третий, жестом приказал налить ему кружку, расплатился и ушел, так и не сказав ни слова.