Книга С любовью насмерть, Дун… - Рут Ренделл

«Была бы любовь моя розой,

А я на стебле лепестком,

Не знали б тогда мы разлуки,

Не ведали б горя и скуки…»

Внизу была приписка:

«Стишок весьма сентиментальный, Минна, но ты знаешь, что я хочу сказать.

Желаю счастливого, счастливого дня рождения.

Со всей своей любовью, Дун.

21 марта 1950 года».

Из-за плеча Уэксфорда Берден пробежал глазами текст и спросил:

— Кто такая Минна?

— Надо будет узнать у Парсонса, — сказал Берден. — Возможно, книгу приобрели у букиниста, и она кому-то раньше принадлежала. Выглядит роскошно, наверняка, дорогая. Интересно, почему она не держала их внизу? Ей-богу, это как-то облагородило бы дом.

— А кто такой Дун?

— Ты, кажется, сыщик. Вот и ищи, — Уэксфорд положил книгу на пол и взял следующую. Она называлась «Оксфордская книга стихотворений викторианской эпохи». Обложка была черная, с жемчужно-серебристым орнаментом. Внутри она тоже имела надпись, сделанную рукой Дуна все теми же печатными буквами. Монотонным голосом, без выражения, Уэксфорд прочел:

«Я знаю, Минна, что тебе хотелось обладать этой книгой, и — о, счастье! — мои поиски увенчались успехом, она оказалась у Фойла, просто ждала меня там.

Joyeux Noel[1], Дун.

Рождество, 1950».

Третья книга была еще более Роскошная, в красном муаровым переплете, с ободком из черной кожи.

— Посмотрим, что у нас идет под номером три, — сказал Уэксфорд. «Стихотворения Кристины Россетти». Премиленькая книжица, позолоченное заглавие и вообще. Что нам скажет Дун на этот раз?

«Дорогая Минна, подарок совсем не ко дню рождения, а так, на счастье. Будь счастлива всегда, всегда.

С любовью, Дун.

Июнь 1950 года». — Вероятно, миссис Парсонс купила всю старинную библиотечку подешевке у какой-то Минны.

— Мне кажется, Минной могла быть сама миссис Парсонс, то есть это была вроде как ее кличка.

— Надо же, а я и не догадывался, — не без ехидства ответил Уэксфорд. — Тут всё такая ценность, что вряд ли эти тома попали сюда с церковной благотворительной распродажи. А она ведь только там могла покупать книги, антиквариат ей был не по карману. Майк, ты только погляди: Омар Хайам, «Листья травы» Уитмена, Уильям Моррис. Если не ошибаюсь, Омар Хайам стоит три или четыре фунта. Еще один шикарный том: «Стихотворения Уолтера Сэвиджа Лэндора». Старинный фолиант, ничего не скажешь, листы даже не разрезаны, гляди-ка, — Уэксфорд опять увидел надпись на титуле, четверостишие, и прочитал его вслух:

«Прошу с улыбкою прими

Дар, что достоин лишь тебя,

О том пусть знаем мы одни,

Удел всех смертных жить, любя.

Довольно удачно получилось, ты находишь, Минна?

Дун, с любовью,

21 марта 1951 года».

— Я бы не сказал, что очень удачно получилось, — заметил Уэксфорд. — А ты как думаешь? Минна, кто бы она ни была, даже не потрудилась разрезать страницы. Мне надо перемолвиться еще словечком с Парсонсом, Майк, а потом перевезем все эти сокровища в участок. У меня на их чердаке мурашки по спине бегают.

Но Парсонс понятия не имел, кто такая Минна и слегка удивился, когда Уэксфорд назвал ему дату — 21 марта.

— Никогда про Минну не слышал, — сказал он раздраженно, как будто чужое женское имя оскорбляло его память о жене. — И никто ее так не называл. Моя жена никогда не говорила мне, что у нее был друг по имени Дун. Те книжки я толком и не видел. Мы с Маргарет жили в доме ее тетки, пока не переехали сюда, и привезли с собой эти книжки, вместе с мебелью. Они и там лежали в сундуках. А насчет даты я и сам не могу понять, потому что двадцать первого марта у Маргарет день рождения.

— Может быть, случайное совпадение, а может быть, отнюдь не случайное, — сказал Уэксфорд в машине, когда они ехали в участок. — Дун упоминает Фойла, а магазин Фойла, да будет тебе известно, мой провинциальный друг, находится в Лондоне, на Черинг-кросс-роуд.

— Но в 1949 году миссис Парсонс было шестнадцать лет, и два года она прожила во Флэгфорде. То есть она жила в пяти милях отсюда, когда Дун задаривал ее этими книгами.

— Верно. Он мог обитать поблизости от нее и время от времени наведываться в Лондон. Для меня загадка, Майк, почему он писал свои послания печатными буквами, а не нормальным, своим почерком? И почему миссис Парсонс прятала книги в сундук, как будто чего-то стыдилась?

— Конечно, они внушали бы случайным гостям больше уважения к семейству, чем «Молодожены в ванной», или как там она называется, типа пособия для замужних пар, — сказал Берден. — Дун был сильно ею увлечен, как видно.

Уэксфорд достал из кармана фотографию миссис Парсонс. Невероятно, что такая женщина могла разжечь в ком-то страсть, что ей посвящали возвышенные, пламенные стихотворные строки!

— «Будь счастлива всегда, всегда…» — задумчиво произнес Уэксфорд. — Но любовь не стала розой. А что, если она стала темным, заросшим лесом и веревкой, наброшенной и крепко стянутой на покорной слабой шее?

— Веревка? — сказал Берден. — А почему не косынка? Та, нейлоновая, розовая? Ее в доме не обнаружили.

— Может, и косынка. Головой ручаюсь, что она там же, где ключ и кошелек. А сколько женщин было задушено нейлоновым чулком, Майк! Так почему бы не нейлоновой косынкой?

Берден прихватил с собой Суинберна и Кристину Россети. «Да, — размышлял он, — не густо для начала, всего-навсего стопочка книг и загадочный юноша за всем этим. Дун, — повторял он мысленно, — кто же этот Дун? Минна! Если под этим именем подразумевалось некое существо, способное внушить страсть, то Дун, наверно, тоже что-то вроде псевдонима. Сейчас Дун уже не мальчик, ему должно быть лет тридцать пять, женатый человек, у которого, возможно, есть дети, и который совсем забыл свою старую любовь. Интересно, где он может быть сейчас? — раздумывал Берден. — Затерялся, растворился в огромном лабиринте лондонских улиц, а может, живет где-то поблизости, в двух милях отсюда…». У Вердена сердце упало, когда он представил себе новые промышленные районы Стовертона, бесконечную сеть переулков Помфрета, с одиночными домами, далеко отстоящими друг от друга, а дальше, на север, Сьюингбери — от него, как от центра античного города, лучами расходятся шоссе в разные стороны, а по обочинам стоят одинаковые домики времен послевоенной новостройки. Уже не говоря о самом Кингсмаркхэме и сросшихся с ним Деревнях, о Флэгфорде, Форби…

— Ну, не может же быть Дуном тот парень, как его, Миссал, — затаив надежду, предложил Берден.