Книга Вечная молодость графини - Екатерина Лесина

И эта ее страсть к ярким цветам… несерьезно.

Вывернув пакетик наизнанку, Дарья тщательно стряхнула все крошки и, сложив, сунула в карман. Пальто на ней кошмарнейшее, чересчур короткое и широкое, пелериной. И брюки пузырями. Девица Алине совсем не нравилась.

– Знаете, – сказала девица, заглянув в глаза. – Вы ведь можете нанять кого-нибудь другого.

Ах, если бы так…

Наконец убрались из парка. Местное кафе было грязным, но Дарья, казалось, не замечала его убогости. Заняв столик у окна – виден кусок парка с рыжим шаром солнца – она долго и придирчиво изучала меню, чтобы заказать сухарики, пиццу и чай.

Алина попросила минералки, надеясь, что не отравится.

– Так и чего вы хотели? – поинтересовалась Дарья, отправляя в рот сухарь. Хрустела громко, нарочно, чтобы Алину позлить. Господи, ну почему все задались целью вывести Алину из равновесия? Спокойнее. Вдохнуть. Выдохнуть. Достать папку. Подвинуть.

– Вот. Там все.

Дарья листала неторопливо, не забывая при этом хрустеть сухариками. Крошки с пальцев она слизывала, а листы переворачивала левой рукой, не испытывая при том ни малейшего неудобства.

– Вы думаете, их убили? – наконец спросила она, закрыв папку.

– Да.

– Но протокол вскрытия…

– Ложь – от первого до последнего слова. Я так предполагаю.

Принесли пиццу на пластиковой тарелке и пластиковый же стаканчик, раздувшийся под действием кипятка. Того и гляди, треснут тонкие бока, выплескивая мутную жижу, которую здесь выдавали за чай. Как она может это есть? И пить?

И почему не задает вопросов? Смотрит только искоса, с насмешечкой.

– И я почти уверена, что было второе вскрытие. Вот только результаты его мне не известны. И я хочу, чтобы вы их получили. Понятно?

– Понятно, – Дарья, наклонившись, подула на чай, пуская по коричневому морю мелкую волну. – К Тынину, значит, отправляете…

Ну что ж, она хотя бы не глупа.

– А вы знаете, что он псих? Причем полный? Нет, я серьезно. Он кажется разумным и где-то даже адекватным, но его заключения…

– У него синдром Аспергера. Я в курсе. Как в курсе того, что это значит.

Дарья фыркнула и, ухватившись зубами за пиццу, пробурчала:

– Он просто шизик. Просто шизик. А синдром – чтобы звучало красиво.

Ела она неаккуратно, подхватывая рассыпающуюся начинку пальцами и пальцы же облизывая, урча и причмокивая, прихлебывая горячий чай и застывая с раскрытым ртом.

Алина отвернулась.

– В любом случае, предполагаю, что ни с кем, кроме вас, он говорить не станет.

– А он и шо мной не штанет. Шишик.

– Он знает, что произошло с Татьяной. И мне не скажет. Я пробовала. Я уговаривала. Я предлагала деньги. Да он мог бы назвать любую сумму, но…

– Но психам деньги ни к чему, – нормально сказала Дарья, и в кои-то веки Алина с ней согласилась. – И сочувствия из него вы не выбьете, потому что он не умеет сочувствовать. Эмоции – вообще слишком сложно для него и… и в общем, я согласна. Деньги вперед. И папочку я с собой заберу, если не возражаете. Кстати, они ведь в обычной школе учились, так? Почему?

– Так хотел их отец.

– Но он же давным-давно умер.

– И что?

– Ничего, – Дашка допила чай и пальцами отжала пакетик, кинув его на тарелку. – Совершенно ничего… просто подумалось. Вы же не будете против, если я в школу загляну? Если уж копать, то копать везде. А день сегодня хороший, правда?

Алина пожала плечами: обыкновенный. И голова болит.

– Вы ведь не только из-за Тынина уверены, что Танечку убили, верно? – теперь серые глаза смотрели зло. – Есть еще что-то. И мне надо знать что.

Будь это другое место или другой человек, Алина нашла бы способ молчать, но здесь и сейчас она слишком устала, чтобы сопротивляться:

– Это я… я виновата! Она говорила, а я не поверила. И теперь Таня умерла. А я должна убедиться.

– В чем?

– В том, что ее убили. Или что она умерла. Господи, да хоть в чем-нибудь, но с однозначным ответом! Слышите?

Дарья кивнула и, сунув в рот пластиковую ложечку, сказала:

– Слышу. Про ответ потом поговорим. А вы мне пока досье на ваших родственничков подготовьте. Подробненькое. И чур – честное. Напишите о них так, как вы и вправду думаете.

– Полагаете, это кто-то из них?

Галина? Витольд? Сергей? Анечка? Кто, черт возьми?

Анечка с трудом подавила зевок. Нудотень. Ну и какого она вынуждена тухнуть тут, вникая в подробности какой-то там войны, когда на улице солнце и вообще денек отменный? В центре девчонки говорили про распродажу в «Burberry», и от «NafNaf» СМС-ка пришла о новой коллекции, да и в MEXX и «Mango» завоз намечался…

Слинять, что ли?

Русичка точно распсихуется, станет втирать классухе, что Анечка безнадежна, а классуха мамуле позвонит – тут и гадать нечего, сто пудов позвонит. Мамка, естественно, тетеньке нажалуется, а та… стоп. Ничего та не сделает! Ни-че-го-шень-ки!

Анечка аж заерзала на месте, и историчка – истеричка она, а не историчка – тотчас вперилась недружелюбным взглядом.

– Ногу отсидела, – сказала Анечка, выставляя в проход ножку. Ножка была хороша, да и палевые чулочки с синими незабудками лишь подчеркивали ее стройность. И Кузька с задней парты одобрительно засвистел. Историчка же побагровела, того и гляди лопнет от злости. Вот потехи было бы!

– Глушина, вы у меня допрыгаетесь! – предупредила она в стопятьсотысячный раз. Можно подумать, можно подумать… директриса не даст Анечку отчислить, потому как тетенька башляет школе и директрисе лично. А историчке-истеричке не башляет, вот та и бесится.

Анечка подавила зевок и вперилась в окно. Школьный двор в окружении перекопанных клумб, парочка чахлых туй, дворник в оранжевом жилете шоркает метлой по плиткам. Шоркает и шоркает, а с места не сходит…

– Глушина! Выйди из класса! – взвизгнула историчка-истеричка и указкой по столу шлепнула. Сама дура. А из класса Анечка только рада. Подхватила сумочку, тетрадки, пошла медленно, нарочно вихляя задом, а рядом с Кузькой задержалась.

Тот осклабился.

Придурок. Все в этом классе придурки. И в школе тоже. Серега – единственный нормальный человек и то потому что брат. Теперь, когда исчезла нужда конкурировать, он казался даже симпатичным. И по Таньке горюет. Или все-таки притворяется?

В фойе было тихо. Дремал за стойкой вахтерши мордастый охранник, поливала цветки уборщица, то и дело на охранника оглядываясь, читала журнальчик дежурная. Она было вскинулась, но Анечка махнула рукой, и дежурная снова углубилась в чтение.