Книга Деление на ночь - Евгений Кремчуков

– Что во-вторых?

– Про во-первых, мой дорогой теоретик, – о поцелуях и прочем – ты, конечно, подробно рассказал. Согласен я, не согласен – ладно. Но должно быть и во-вторых, нет?

А я почти решил, что он меня не слушал. Вспоминаю, что там у меня за аргумент припрятан в рукаве, и, припомнив, выкладываю:

– А во-вторых, – говорю, – и жизни замечательных людей, Саша, не отменял никто. И у судьбы «лица необщее выраженье». А в-третьих, личную историю и память никакие чужие истории не заменят.

– Знаешь, когда мы детьми ещё были… в младших классах, лет до десяти, я помню, очень боялся, что с отцом что-нибудь случится. Приходил после школы и до вечера один дома сидел, отец обыкновенно очень поздно возвращался с работы. И когда начинало темнеть или стемнело совсем, если осень, зима, там же ночь с середины дня, мне начинало казаться, что сегодня отец не вернётся. Именно сегодня что-то случится с ним, и позвонит кто-то вместо него, и я навсегда останусь один. На службу ему звонить я стеснялся, боялся признаться в своём этом страхе. И свет не включал в квартире, стоял иногда у входной двери и прислушивался, как в парадном изредка гулко хлопнет внизу, тогда как раз, кажется, железные двери стали везде ставить, как поднимаются шаги, как не доходят до меня или проходят мимо нашей двери… Ужас одиночества и что-то ещё, и сжатая, готовая к прыжку темнота округ меня. А потом являлся ты, свет зажигали, что-то делали мы или гулять шли, и страх рассеивался. Я почему-то уверенно знал, что если я вдруг останусь один, вы с отцом заберёте меня, и я буду жить с вами. («Потому что твой отец был таким, какого мне всегда хотелось. Потому что ты всегда был таким, каким хотел бы быть я сам», – хочу ещё сказать, но не решаюсь или не успеваю.)

Пока я всё это Саше рассказываю, какой-то прохожий – редкая в такую рань птица – идёт по набережной со стороны моста Лейтенанта Шмидта, почти проходит мимо нас, но потом останавливается, спускается вниз и садится неподалёку, ступенькой выше, сидит и смотрит отрешённо на плеск невской волны и идущий мимо буксир.

– Пойдём, что ли? – негромко спрашиваю я Близнецова. И смотрю на часы. – Скоро мосты будут сводить.

Но отвечает вдруг не он, а этот прохожий.

– Подождите, юноша, – оборачиваясь, говорит человек с лицом римского центуриона в отставке по выслуге лет. – Хочу поделиться с вами одним занимательным наблюдением. Максимально вас приветствую, прежде всего, разрешите представиться. Я вот тут шёл на службу, не спалось, решил по свежему воздуху прогуляться, до духоты, пораньше. Так и вот, шёл и размышлял о кое-чём… Скажите, вы когда-нибудь чёрных людей видели?

И умолкает, то есть вопрос этот, видимо, с его точки зрения, не риторический, и он, в себе ли, не в себе ли, искренне и чистосердечно ждёт нашего ответа. – Видели, – отвечает Близнецов без тени улыбки. И внимательно смотрит на незнакомца. – Целая Африка таких людей, и пол-Америки, и у нас тут достаточно часто встречаются.

– Хм, звучит остроумно, – хмыкает тот, – хотя, отмечу, резковато. Но пусть, я о другом – вы, видимо, пока действительно не видели. А вот я замечаю часто, как идёт человек – человек человеком, казалось бы, ноги, руки, зонтик, только вместо головы у него, нет, не вместо, просто там, где голова, – там чёрное пятно. Как если на фотокарточке кружок оттуда лезвием вырезали и убрали, только дыра осталась. Или если на плёнке, бывает, какой-то такой незначительный дефект, представляете, как? Не раз такое я наблюдал за людьми, не каждый день, конечно, не еженедельно, но не раз. И что ещё странно – если одного такого вижу, запоминаю, пытаюсь запомнить, рост, габариты, что там ещё, одежду, походку, форму примерную этой темноты, так вот, один раз вижу и больше никогда не встречаю. Никогда ещё такие люди дважды мне не встречались. И я вот думаю – я хочу заметить, что он не безголовый человек, как можно было бы понять, вовсе нет, голова у него есть. Вот то самое чёрное пятно и есть его голова. Что за природа у него, опасен ли нам такой человек, я не знаю, пока не знаю, не удавалось мне сей пункт исследовать. Но мне отчего-то вот захотелось с вами своим наблюдением поделиться, возможно, с возрастом такое зрение откроется и для вас, и что-то в моём вопросе удастся прояснить… Отчего-то какое-то наитие меня тут остановило. На пару слов всего, и прошу прощения, если нарушил ваше уединение.

И нежданный полноватый джентльмен собирается подняться и откланяться, но Саша ещё на мгновение задерживает его вопросом:

– Вы не оттого, простите, вашим опытом с нами поделились, что у нас увидели такие… чёрные дыры, нет? На месте головы.

– О нет, нет! – восклицает тот и разводит руки, будто испрашивая прощения за то, что такое предположение вообще возможно было вывести из его рассказа. – Нет, тут всё исключительно светлое, юноша.

Когда в начале сентября на третьем курсе А. С. впервые появился в аудитории перед лекцией и представился, я вспомнил и о нашей встрече и что он нам с Близнецовым тогда рассказывал.

День рождения в июне

Проснулся с дичайшей головной болью, ничего не понимая и не зная. Адские сны терзали Белкина не так чтобы и редко, но обычно за ними ничего не следовало: проснулся и бодренько пошёл дела делать. А тут обошлось без снов, но голова… Открыл глаза, увидел темноту (спал всегда, укрывшись полностью) и сразу почувствовал: до вечера дожить будет очень тяжело.

Разговор с Самуиловичем (незаметно переименованным в Самуэлевича), конечно, сидел занозой, но ещё большей занозой сидело осознание чего-то, ускользнувшего от внимания. Белкин попытался разобраться в своих записях, сделанных в секунды перед началом разговора с чёрным преподавателем, но тщетно: из отчаянных каракулей не следовало ровным счётом ничего.

Белкин вплотную приблизился к отчаянию.

Так бывает, когда пишешь текст, и, вроде, знаешь, о чём, но никак невозможно ухватить мысль: всё не то и всё не так. Белкин бегал туда-сюда по квартире, по городу, по своим мыслям, не в силах поймать за хвост очевидное, ну вот же оно, иди сюда, кис-кис, но это очевидное ежесекундно моргает, мигает, виляет и ускользает.

Настолько закопался в своих переживаниях, что действительно забыл всё – не только вокруг себя, но и вокруг исследования. Физически забыл. Границы мира сузились до фигуры плывущего в дымчатых воспоминаниях и одновременно в бурных водах Красного моря Алёши Андреева, а всё прочее и все остальные исчезли. Поэтому когда позвонила Елена, промямлил невразумительно:

– Слушай, у меня тут такое происходит… Я вообще ничего не могу сообразить.

– Приедешь? Поговорим, – предложила Елена, не представляя, что Белкин забыл даже о её вовлечённости в это странное дело.

– Ох, я с радостью, если ты готова меня выслушать.

– Ну а кто же?

После лекций поехал к ней, на улицу Доблести. «Нам бы только добрести как-нибудь до Доблести́», – туповато мурлыкал себе под нос Белкин, именно бредя от метро к Елене – еле переставляя ноги, останавливаясь и громко выдыхая, пытаясь (повторно, хотя того не осознавая) сконструировать свой рассказ. Но как только она открыла ему дверь и спросила: «Ну, что у тебя ещё произошло?», с ударением на «ещё», Белкина как ударило. Всё вернулось. Срочно пришлось перестраиваться…