Книга Из Египта. Мемуары - Андре Асиман

– Я звоню по поводу моей дочери. Она попросила меня спросить у вас, не хотите ли вы сегодня днем пойти с ней в кино.

– Сегодня днем? – У него задрожал голос.

– Да, сегодня днем. Уж такая она у нас: вечно спохватывается в последнюю минуту.

– Сегодня днем, – задумчиво повторил он.

– Да, сегодня днем.

– А во сколько именно?

– Сейчас спрошу.

Повисла тишина.

– В три часа, если быть точной. – Он услышал, как мать и дочь шепчутся.

– Что она сказала? – спросил он.

– Сказала, что если вы не сможете, ничего страшного, она поймет.

Снова воцарилось молчание.

– Передайте ей, что я буду готов через пять минут. Сколько ей надо, чтобы собраться?

– Да она уже готова, – и мать с дочерью снова принялись шептаться на том конце. – Она подумала, что вы, возможно, будете не прочь посмотреть «Газовый свет»[24]. Как по мне, сюжет притянут за уши, но кто же нас, старух, спрашивает? – хихикнула мать.

– Разве она еще его не смотрела?

– Нет.

Фильм шел в маленьком кинотеатре неподалеку от рю Мемфис. Она ждала его у кассы с билетами в одной руке и очками в другой.

– Только для чтения, – пояснила она, – мне нужно читать субтитры.

На обратном пути подняла глаза на темные окна своей гостиной и заметила:

– Наверное, мама у вас.

Он открыл калитку, и они вместе прошли мимо увитой зеленью беседки, где он сидел бы до темноты один-одинешенек с Толстым в руках, надеясь, как всегда вечером в воскресенье, избежать встречи с отцом, который уговаривал его отложить книги, в кои-то веки выбраться из дома и «пожить». «Вечно у тебя по воскресеньям книги, шмотки, трубки вместо женщин!» – подтрунивал над ним старик. Увидев его с девушкой, отец непременно вышел бы на балкон и произнес громким шепотом: «Значит, теперь мы флиртуем с соседкой».

Девушка сказала, что при случае с радостью сходит еще куда-нибудь. Он спросил, какие фильмы она еще не смотрела, и она едва не рассмеялась, потому что видела их все.

* * *

– Она, конечно, красавица, но не забывай, кто она есть, – обронил месяца через три его отец, когда они вечером прогуливались по Корниш.

– Я знаю. И что?

– Ну, если ты так ставишь вопрос, мы ни до чего не договоримся. Видишь ли, в чем дело: с ее недостатком придется жить не только ей, но и тебе. Если уж тебе так приспичило жениться, возьми лучше Берту Нахас. Она красива, богата, в тебе души не чает, вдобавок ее папаша найдет тебе тепленькое местечко. – Отец по пальцам перечислил все достоинства мисс Нахас. – А любовь либо возникнет сама собой, либо придет потом, либо не придет никогда: в этом случае она займется детьми, а ты – чем-нибудь еще.

Есть Мишлен Джоанидис, дочь Арлетт. Видел бы ты, какую мину сделала ее мать, заметив, что ты общаешься с Джиджи. Или вот Арпине Хачатурян. Она, конечно, христианка, но хотя бы не глухая.

– Только не Арпине, – ответил сын.

– Твоя правда. С этими ее глазами навыкате, красными, как свеклы в картофельном супе, – нет, тут ты совершенно прав. Страшная снаружи, страшная внутри.

– Да с чего ты вообще взял, что я хочу жениться?

– На дочери Святой можно только жениться, – заявил отец.

– Вообще-то я видел ее и с другими.

– Они якобы разрешают ей пастись на воле, но людей-то не обманешь. Все равно они сквалыги и ханжи из арабских трущоб, только прикидываются европейцами – с барами и стремительными автомобилями. Они арабы до мозга костей. Он будет жаться, как нищий, до самой дочкиной свадьбы. И уж тогда засияет, как пара лаковых туфель.

– Я знаю, что делаю.

– А представь, – добавил отец, когда они смотрели, как волны бьются о берег Ибрахимии, – представь, что тебе захочется сказать ей что-то в темноте. И я не о том, чтобы попросить стакан воды. А кое о чем другом.

– Она читает мои мысли, как никто другой. Я даже обмануть ее не могу.

– Ценное качество в любовнице или матери, но в жене?

Сын не ответил. Он вспомнил жестокие слова Принцессы: «Сокровище, а не девушка, но калеки нам не нужны».

Отец достал потертый серебряный портсигар, выудил из кармана перочинный ножичек и разрезал сигарету надвое.

– Чтобы меньше курить, – пояснил он и хотел было убрать половину в портсигар, но передумал и протянул сыну. – Да, и кстати, – проговорил он задумчиво и рассеянно, сделав первую затяжку, и незаконченное предложение повисло в воздухе, словно струйка дыма от сигареты. – Флора знает о королеве велосипедов?

– Да.

– И что она говорит?

– А что тут скажешь?

Флора и правда почти ничего не сказала, когда он как-то вечером в трамвае по дороге из музыкальной школы огорошил ее этой новостью.

– Мне следовало догадаться, – ответила она. – Какая же я дура, ничего не замечала.

Затем со смиренной улыбкой, с которой обычно встречала известия о чужих радостях, тогда как у нее самой их было так мало, сделала комплимент его выбору и все-таки сорвалась:

– Скажи мне вот что. Нигде в мире я не играла столько, сколько у тебя в доме, и я знаю, как много значит для тебя музыка – по крайней мере, по твоим же собственным словам. И после этого ты выбрал женщину, которая не просто не разбирается в музыке, а вообще ее не слышит. – Она примолкла. – Я обещала себе, что никогда тебя об этом не спрошу, но все же… – Тут он забормотал что-то в свое оправдание, но Флора перебила: – Почему она?

Его так и подмывало ответить несерьезно или даже грубо. Однако же он вовремя осознал, что на грубость толкает сам вопрос, а вовсе не женщина, которая его задала.

– Сам не понимаю. Я даже не уверен, что успел ее толком узнать. Но она знает меня лучше, чем я себя.

Объясняя, что имел в виду, он использовал слово «брак», дабы избежать куда более очевидного «любовь».

– Значит, всё еще хуже, чем я предполагала. – Гнев искривил улыбку на ее губах. – Так и знала, что не надо спрашивать. Я уже услышала – и сказала – больше, чем следовало. Надеюсь, ты меня извинишь.

Трамвай подходил к остановке; Флора убрала в сумочку книгу, которую не читала, и поднялась. Он удивился: остановка была не ее.

– Если не возражаешь, я выйду здесь, – пояснила она. – Хочу пройтись, подышать воздухом.

Она пробралась сквозь толпу в проходе, спустилась по трамвайным ступенькам на платформу, смиренная и несчастная, и порылась в потрепанной сумочке в поисках спичек; мужчина в галабии впился в нее взглядом, явно намереваясь стрельнуть сигарету. Отца охватила печаль; ему стало бесконечно жаль Флору, которая смотрела на него с такой беспомощной покорностью. Месть всегда наступает слишком поздно, подумал он, и лишь после того, как время, безразличие или прощение сравняют счет.