Книга Кицунэ - Андрей Белянин

Перед ней раскрывались шикарнейшие перспективы, но душа её была слишком черна, и тётка утроила махровейший геноцид подданных, в результате чего в народе вспыхнул бунт, у неё нашли хвосты, и она быстренько эмигрировала в Китай. Пан-Цу умер с горя или был убит восставшими.

На китайском поприще хвостатая героиня незаметно притёрлась ко двору императора Ю династии Чжоу, влезла в его гарем под именем невинной (!!!) девы Бао-Сы. Она легко стала императрицей, столь же незатейливо подставив своего мужа и его государство под удар врага. Типа «улыбка её была полна неземного очарования», но улыбалась она лишь тогда, когда видела сигнальные костры, поднимающие воинов по тревоге.

Незадачливый влюблённый Ю велел жечь костры каждую ночь, скоро войску надоело подрываться еженощно по ложной тревоге, чем в конце концов и воспользовались коварные соседи. Китайского императора, естественно, убили, а хитрая лиса, уже под именем Тамамо-но Маэ, вовремя переехала в Японию.

Там она стала придворной дамой и любовницей очередного императора. Микадо поразило, что её тело излучает дивный свет в темноте, но эта любовь привела к болезни владыки. Опытный врач на глаз определил причину, обвинив лису в том, что она лиса! Микадо огорчился, обиделся, надулся и выпустил приказ немедленно казнить злодейку.

В нечеловеческой злобе, убивая каждого встречного-поперечного, мудрая Тамамо-но Маэ бежала, превратившись по пути в большущий валун, названный людьми Сэссё-Сэки, и каждый, кто прикасался к нему, умирал на месте. Даже пролетавшие в небе птицы и пробегавшие мимо белки.

И только в семнадцатом веке просветлённый монах Гэнно, идущий путём Будды, усердными молитвами расколол этот камень. Однако умерла ли при этом хитрая лиса или вновь успела куда-нибудь слинять, об этом история умалчивает.

Мияко-сан столь же таинственно молчала, закольцовывая свой рассказ многозначительным подмигиванием как возможностью продолжения в любой момент. Даже не знаю, что меня впечатлило больше – повесть о приключениях могущественной лисы с девятью хвостами и пониженной социальной ответственностью или мастерство творческой подачи от юной кицунэ. В общем, круто!

Будильник мы поставили на шесть утра, чтобы успеть через заднюю дверь вынести тело злобного старикашки с весом в полтонны как раз к холодному осеннему рассвету. Пришлось отключить сигнализацию почти на полтора часа раньше, но вряд ли кто обратит на это внимание.

Потом мы с соучастницей (правильное слово?) прилипли носами к оконному стеклу и смотрели, как золотистые лучи превращают мертвую нечисть в горсть серого пепла. Не скажу, что это было завораживающее зрелище, но у меня почему-то стало чуточку легче на душе. Хотя и нерадостных мыслей хватало…

– У тебя задумчивое лицо, Альёша-сан. О чём ты грустишь, разве твой враг не повержен? Я сама сломала ему шею!

– Мияко, ты, мм… ты умничка и спасла мне жизнь, но…

– Дважды, – педантично напомнила она.

– Да, дважды, а я лишь…

– А ты накормил меня, обогрел, подарил множество вещей, защитил от рыжего кота и почти познакомил со своей замечательной мамой! Она у тебя просто ми-ми-ми!

На мгновение мне показалось, что она издевается. Но маму я всё равно люблю, поэтому, опустив данный весьма спорный момент, я сразу перешёл к главному:

– Смотри, вот твоя открытка, а вот старика. Размер, цвета, печать. Они из одного набора.

– И что с того?

– Очевидно, что этот твой профессор привёз с собой из Токио пачку подобных картинок всяческой японской нечисти.

– Зачем?

– Я думал, это ты мне скажешь.

– Мой привередливый и порой жутко занудный господин, – терпеливо вздохнула лисичка, закатывая огромные глаза, – я не понимаю, чего ты от меня хочешь, но я вся в твоём распоряжении!

– Ладно, скоро придут сотрудники музея. Думаю, тебе пора в открытку.

– Не хочу-у…

– Без вариантов, если узнают, что я привёл сюда девушку, меня просто уволят.

– Ну и пусть, всё равно эта работа недостойна такого великого художника, как мой прекрасный хозяин, который не заставит бедную кицунэ лезть в…

– В открытку, живо! – пришлось прикрикнуть мне. Лиса исчезла ровно за пять-шесть минут до первого звонка в дверь. Всё, моя смена закончена. Теперь домой и спать.

Мияко выпрыгнула ко мне, стоило отойти от порога музея на десять – двенадцать шагов, широко улыбаясь, цапнула меня под руку и, вполне довольная собой, пошла рядом. На этот раз мы прошли по улице до первой же урны, когда мне было предложено избавиться от открытки со стариком. Я просто порвал её на мелкие клочки и выбросил обрывки. Учитывая, что и самого ёкая уже давно сожгло солнце, этого было достаточно. То есть я очень на это надеюсь.

До дома добирались опять-таки на такси. Во-первых, деньги были, во-вторых, я просто боялся засунуть деятельную кицунэ в маршрутку или автобус. Как понимаете, в выражениях она не стеснялась ни разу, воспитание получила весьма специфичное для наших широт, поэтому рисковать не хотелось. В такси я с ней хотя бы справлялся.

Дома мы оба завалились спать. Она на диване, я на ковре. Предварительно проверив сотовый, я убедился, что ни звонков, ни сообщений от родителей не было, написал отцу, что всё в порядке, сплю, позвоню сам после обеда. Уж не знаю, заходила ли мама, вторых ключей от моей квартиры у неё нет.

С другой стороны, нет и сомнений, что она придёт. Если мама уверена, что я завёл собаку, кошку и девушку одновременно, то нипочём не оставит меня в покое. Собственно, и с моей предыдущей пассией нам пришлось расстаться именно потому, что они с мамой не устроили друг друга, пытаясь в ультимативной форме заставить меня принять ту или иную сторону. А я не хочу быть разменной монетой ни для кого, даже для самых близких людей.

В общем, я уснул на полчаса позже сладко сопящей лисички. Мыслей было много, противоречивых и логичных, но должен сказать, что ровное дыхание кицунэ реально убаюкивало…

Мне снилось, что я попал в Венецию. Не один, конечно, а с Мияко-сан, которая не оставляет меня и там. Мы шли незнакомыми мне узкими уличками, прогуливались вдоль прекрасных зелёных каналов, по которым стройные гондольеры в полосатых рубашках, демонстрируя туристам мефистофельский профиль, вели свои чёрные лодки, ловко управляясь одним длинным веслом.

Возможно, они даже что-то пели, ведь недаром считается, что в Италии все мужчины оперные певцы. Вокруг шумел карнавал, моя подруга, пританцовывающая рядом, уже дважды меняла свой костюм от Коломбины до роскошной куртизанки шестнадцатого-семнадцатого века. Я вроде бы так и оставался в чёрных одеждах и длинном плаще Дон Жуана, с острой шпагой у бедра. Но почему-то без маски, хотя и лиса-оборотень была без ушек и без хвоста. Во сне это не имело значения.

Потом кто-то толкнул меня в плечо, жёстко, агрессивно. Как и положено, я схватился за шпагу, но почему-то выхватил из ножен короткий ржавый клинок. Напротив меня встали трое мужчин в жутких костюмах чумного Доктора. Три Доктора сразу, против одного Дон Жуана без шпаги.