Книга Жизнь в лесу. Последний герой Америки - Элизабет Гилберт

Грешишь – и получаешь немедленное прощение; идешь и грешишь снова, потому что знаешь, что тебе снова всё простится. Такое поведение казалось Юстасу глупым, трусливым и недостойным. А откуда вообще взялось мнение, что все люди рождены грешниками? И если людям так нравится Библия, почему бы им просто не следовать совершенно ясным указаниям, которые она дает, и перестать лгать, обманывать, красть, убивать и ходить к шлюхам? Сколько раз нужно перечитать десять заповедей, чтобы наконец дошло? Просто перестаньте грешить, и всё! Живите так, как вас учили! Тогда не надо будет ходить в церковь каждое воскресенье, преклонять колени, плакаться и каяться! Тогда у всех появится куча времени, которое можно провести на свежем воздухе, в лесу, а именно лес, по мнению Юстаса, был «единственным местом, где можно найти истину. Там нет лжи, обмана, иллюзий, лицемерия. Это всего лишь реальное место, и все существа в нем живут по совершенным правилам, которые никогда не менялись и не изменятся».

Разумеется, в силу своего характера и индивидуальности Юстас вскоре отказался ходить в церковь и стал сам искать ответы. В подростковые годы он прочел множество книг о самых разных религиях мира и остался верным заветам христианства, добавив к ним кое-что из других верований. Его вдохновляли древние суфийские мистики, возносившие восторженную хвалу любви; будучи сосредоточенным перфекционистом, он инстинктивно склонялся к основному буддийскому постулату – что достигнуть просветления можно лишь путем постоянного созерцания своего сознания. Ему импонировала даосская идея о том, что люди подобны воде, и они должны огибать твердые препятствия, меняя форму и принимая природные очертания, и что лишь терпение точит камень. Нравились философские уроки восточных боевых искусств, которые учили тому, что если отступить перед агрессором, то он не сможет навредить тебе, а навредит лишь себе самому.

Почти в каждой религии он находил что-то для себя и готов был говорить о Боге с кем угодно, включая мормонов, свидетелей Иеговы и кришнаитов в аэропорту. Но ближе всего ему были верования американских индейцев. Он узнал о них от индейских вождей, с которыми познакомился в музее Шиле, и в ходе собственных антропологических исследований. Юстас полностью разделял идею о том, что Бог – или Божественная сущность – есть в каждом живом существе на планете и что всё на планете является живым. Не только звери, но и деревья, и воздух, и даже твердые камни – всё это является вечной и неотъемлемой частью жизни на Земле.

В этом взгляды Юстаса и его спутника по Аппалачской тропе, Фрэнка, полностью совпадали. Оба были убеждены, что Бога можно обнаружить лишь в природе. Именно поэтому они ступили на тропу – чтобы обнаружить Божественное присутствие в окружающем мире и в себе. И их ничуть не смущали разговоры об этом «Божественном», которые они вели каждый вечер. По вечерам друзья доставали самодельные индейские трубки, курили и молились; их объединяла вера в том, что трубка – инструмент молитвы, а дым – священное воплощение их мыслей, обращенных в космическое пространство. Юстас и Фрэнк понимали, что кому-то вид двух белых парней, курящих трубку мира, может показаться нелепым и даже возмутительным. Но они не просто играли в индейцев – они проходили ритуал взросления, проживали жизнь с полной серьезностью и вместе встречали трудности и открытия, которые нес каждый новый день. Именно этот контакт больше чего-либо еще Юстас ценил в путешествии.

А потом они дошли до Пенсильвании, и Юстас Конвей встретил девушку.

Ее звали Донна Генри. Ей было девятнадцать лет, она училась в колледже в Питтсбурге, и Юстас познакомился с ней на пенсильванском отрезке Аппалачской тропы. Донна пошла в поход на выходные с тетей и двоюродной сестрой, и поход обернулся сплошным мучением, потому что тетя и сестра были в ужасной физической форме и напихали в рюкзаки слишком много вещей и припасов. Поэтому в момент встречи с Юстасом Донна не шла, а сидела на тропе, устроив вынужденный привал по требованию родственниц. Она сидела и пыталась не слушать, как тетя с сестрой жалуются на натертые ноги, боль в мышцах и ноющую спину… и тут появился Юстас Конвей.

К тому времени Юстас начал избавляться от вещей, которые считал ненужными. Продвигаясь всё дальше на юг и ближе к Джорджии, он устал нести кучу вещей и, положившись на старый принцип «чем больше знаешь, тем меньше нужно», постепенно выбросил всё, кроме спального мешка, ножа, веревки и котелка. Он даже избавился от одежды. Последнюю тысячу миль пути он прошел обнаженным, связав вместе две банданы и используя их в качестве набедренной повязки. Не оставил даже куртки, чтобы согреваться. Когда он шел, ему не было холодно; когда не шел, то спал. Когда лил дождь, Юстас надевал на голову пакет для мусора. Устав от скучной ходьбы (он преодолевал тридцать миль в день, и даже такой темп казался ему скучным), принимался бежать по тропе.

Таким он и предстал перед Донной Генри в тот день на тропе: худое, загоревшее до черноты, бородатое и дикое существо почти без одежды, но в кроссовках, несущееся сквозь лес со скоростью койота. Несмотря на худобу, тело его состояло из одних мышц. И у него было потрясающее лицо. Увидев Донну, он остановился. Она поздоровалась, Юстас ответил. А потом улыбнулся своей чудесной улыбкой, и в тот момент Донна почувствовала, что больше не замечает ни тети, ни сестры, ни тяжелого рюкзака. Все растворилось в сиянии этой улыбки, и у Донны осталась лишь уверенность, что жизнь ее никогда уже не будет прежней.

Я люблю порассуждать на тему сексуальной жизни своих знакомых. Можете считать это хобби или извращением – оправдываться я не буду. Просто констатирую факт. При этом должна признаться, что, несмотря на то что моя голова несколько месяцев была занята Юстасом Конвеем, у меня ни разу не возникло мысли о нем как о человеке, который занимается сексом. Особенно в сравнении с его братом Джадсоном, который ни с чем, кроме секса, у меня не ассоциируется. Но мне почему-то казалось, что Юстаса не занимают такие обычные и приземленные вещи. Мне казалось, что секс ему просто не нужен.

Когда я впервые увидела братьев вместе, я сразу заметила этот резкий контраст. В том баре в Ист-Виллидж Джадсон флиртовал и танцевал со всеми существами женского пола, что оказывались в его поле зрения. Юстас же сидел в углу, выпрямив спину, и совершенно серьезно рассказывал мне о том, как здорово пить воду из ямки в земле. О том, как солнечные лучи, просачиваясь сквозь листву деревьев в Аппалачах, влияют на процессы в организме. И о том, что лишь те, кто живет в глуши, способны познать главную истину существования – что смерть всегда рядом с нами, она так же близка и важна, как и сама жизнь, и этого не надо бояться – это священная истина, которую нужно восхвалять.

«Я гуру, – казалось, говорит он, паря где-то высоко над нашим миром. – Ты можешь верить мне и следовать за мной, но не вздумай со мной заигрывать…»

Этот человек купался в ледяных ручьях, поэтому вряд ли у него были проблемы с либидо. И всё же – именно это меня и смутило – Юстас Конвей позиционировал себя как эпического американского героя. А сама идея романтической или плотской любви, увы, напрочь отсутствует в классическом американском эпосе.

Как заметил в своей мудрой книге «Любовь и смерть в американской литературе» писатель Лесли Филдер, мы, американцы, – единственная нация в мире, для которой романтическая любовь никогда не являлась понятием священным. У остального мира есть Дон Жуан – у нас есть Пол Баньян. В «Моби Дике» нет любовной линии, Гекльберри Финн так и не нашел себе подружку, Джон Уэйн и помыслить не мог о том, чтобы променять свою лошадь на какую-то там жену, а Дейви Крокетт и подавно не ходит на свидания.