Книга Спецназовец. За безупречную службу - Андрей Воронин

«Советчик из тебя, как из филина пианист, — оценил его старания Ростислав Гаврилович. — А еще философ!» — «А зачем ударяться в философию там, где вполне достаточно простого здравого смысла?» — возразил Якушев. «Ну, может, ты и прав», — неохотно признал генерал. Выглядел он, несмотря на показное недовольство умственными способностями подчиненного, слегка успокоившимся, и на этом дискуссия завершилась ввиду полной бесполезности дальнейшего переливания из пустого в порожнее.

Очень скоро Юрий не то чтобы забыл об этом разговоре, а просто положил данное воспоминание на дальнюю полку рядышком с другими: как совершенно справедливо заметил генерал Алексеев, у него хватало собственных дел и забот. Время шло, Ростислав Гаврилович более не упоминал ни о Камышеве, ни о Мокшанске, и мало-помалу Юрий пришел к выводу, что тогда, сидя в генеральской машине и сквозь запотевшее оконное стекло любуясь зданием крематория, был прав: Камыш погиб случайно, и все, что можно предпринять в связи с этим печальным событием, это смириться и сохранить о покойнике светлую память.

И вот теперь генерал опять заговорил о Мокшанске, причем в совершенно неожиданной и довольно странной связи.

— Ну, — не дождавшись продолжения, ворчливо буркнул он, — еще что-нибудь скажешь?

— Рейдерский захват в Мокшанске, — раздумчиво, будто пробуя это предложение на вкус, проговорил Якушев. — Да, прогресс таки не стоит на месте. Вот уже и до глубинки добрался… А захватили, как я понимаю, этот, как его… «Точмаш», да? Ну, где зять покойного Камышева директором.

Ростислав Гаврилович немного помолчал, дымя сигаретой и вертя на столе полупустой стакан с минеральной водой.

— Все-таки котелок у тебя варит, — признал он, наконец. — Как догадался?

— Простая цепочка ассоциаций — поверхностных, первого порядка, — пожав плечами, объяснил Юрий. — Мокшанск — Камышев — его зять, он же директор завода, — «Точмаш». И потом: во-первых, этот «Точмаш» — единственное предприятие в Мокшанске, о котором я слышал. А во-вторых, рейдерский захват молокозавода, комбината хлебопродуктов, лесопилки, или чем там еще может похвастаться эта дыра, — вещь, хотя и теоретически возможная, но вряд ли способная заинтересовать наше ведомство. И, в частности, вас, товарищ генерал.

— Действительно, все просто, — подозрительно ровным тоном согласился Алексеев.

— Интересно, что это за «Точмаш» такой, — задумчиво произнес Якушев. — Точные машины какие-нибудь? Или точильные?..

— Да нет, сынок, — усмехнулся Ростислав Гаврилович, — не точильные и не точеные, а вот именно точные. Заводик-то любопытный, непростой. Если интересно, послушай.

— Весь внимание, — сказал Юрий, про себя подивившись многообразию форм, в которые его превосходительство ухитрялся облекать такой простой, незамысловатый процесс, как постановка перед подчиненными боевой задачи.

* * *

Когда автоматчики, закончив работу и прихватив с собой раненого, покинули помещение, они вошли в разгромленную, затянутую густым, кисло пахнущим пороховым дымом лабораторию. Под ногами звенели, перекатываясь, стреляные гильзы, хрустели осколки стекла, кафеля и разнесенных вдребезги автоматными очередями приборов, на полу валялись разбросанные в полном беспорядке бумаги, и темнели пятна крови. Исклеванные пулями кафельные стены, дырявая, как решето, дверь кладовки, импровизированная баррикада из двух опрокинутых набок лабораторных столов, выглядящая так, словно какие-то безрукие неумехи годами учились на ней забивать гвозди, — все это напоминало кадры военной кинохроники, а не научную лабораторию, в которой разрабатывались и собирались опытные образцы уникальных электронных приборов.

— Ой-ей-ей, — стягивая с головы трикотажную маску, изумленно протянул подполковник Сарайкин, — вот это наломали, так наломали!

— Да, — дрожащим от страха и волнения голосом подтвердил щуплый темноволосый человек с острым, как птичий клюв, носом и круглыми, тоже как у птицы, воспаленными глазками, испуганно моргавшими за толстыми стеклами очков, — лаборатория уничтожена полностью. Одного оборудования на добрых полмиллиона долларов. А может, и на миллион…

В отличие от своих спутников, он был одет не в черный комбинезон спецназовца, а в синий рабочий халат и серые, вздувшиеся на коленях пузырями, брюки. Под халатом виднелась серая рубашка с темным однотонным галстуком, из нагрудного кармашка халата выглядывал засаленный блокнот, с которым соседствовала шариковая ручка. Человек этот звался Игорем Витальевичем Ушаковым и работал на «Точмаше» начальником производственного отдела, каковую должность надеялся сохранить за собой и при новых хозяевах.

— Папку ищи, — полупрезрительно скомандовал ему Сарайкин. — Должна быть тут, не зря же он, как бешеный, отстреливался.

Ушаков нерешительно переступил с ноги на ногу и осторожно, бочком, двинулся к баррикаде, позади которой на полу плавало в луже крови почти разорванное на куски автоматными пулями тело. Обозленные упорным сопротивлением автоматчики поработали так основательно, что в этой бесформенной куче истерзанного, кровавого мяса даже родная мать вряд ли сумела бы опознать начальника службы безопасности Мамалыгина по прозвищу Бурундук. Глядя на это месиво, подполковник Сарайкин и трусил, и злился одновременно: ну что за дуболомы! Вот это, что ли, у них в Москве и называется «аккуратно, точно и без лишнего шума»?

Досада подполковника была вполне оправданной: беря под контроль «Точмаш», рейдеры приложили явно избыточную силу, как будто штурмовали не маленький приборостроительный заводишко, а крупный металлургический комбинат. Те, кто все это затеял, явно считали себя самыми умными людьми на свете и, ничему не желая учиться, измерили крошечный провинциальный Мокшанск своим непомерно длинным столичным аршином. Копилку, что незадолго до смерти пришла на ум Бурундуку, разбили даже не молотком, а кузнечным молотом, и заметать далеко разлетевшиеся осколки предстояло не кому-нибудь, а подполковнику Сарайкину.

Если бы подполковник знал, насколько далеко они разлетелись, его участие в описываемых событиях закончилось бы немедленно, равно как и пребывание в должности начальника местного полицейского управления, и вообще проживание в городе Мокшанске. Он бежал бы на край света, бросив все и предоставив рейдерам самостоятельно расхлебывать кашу, которую они заварили. Но он ничего не знал и, наивно полагая, что здесь, на своем участке, полностью контролирует ситуацию, просто стоял и с брезгливым неудовольствием наблюдал, как начальник производственного отдела Ушаков неуверенно, будто слепой, по сужающейся спирали приближается к трупу Бурундука. Игорь Витальевич внимательно осматривал шкафы и полки, ворошил разбросанные по полу бумаги, как будто у убитого было время куда-то засунуть папку, и явно не торопился приблизиться вплотную к огромной кровавой луже и тому, что в ней плавало.

Ушакова можно было понять. Если папка действительно была у Бурундука при себе, то она и сейчас находилась где-то в непосредственной близости от тела — вполне возможно, прямо под ним. А при мысли о том, чтобы прикоснуться руками к этой груде мокрых, склизких, сочащихся кровью лохмотьев, даже у видавшего разные виды подполковника полиции Сарайкина подкатывал к горлу ком.