Книга История Сибири. От Ермака до Екатерины II - Петр Словцов

Белево путешествие в Пекин, или Посланничество Измаилова, изд. 1776 года. Путешественник отличается говорливостью, не всегда верною, как, например, он видит в Сибири дубы, а в нашем Забайкалье — сарачинское пшено, когда не могло быть и просяного пшена, которое недавно стало засеваться по Онону. Тут же присоединен дневник агента Лоренца Ланга, требующий подтверждения по части его изъяснений с пекинскими министрами. Но, кажется, стыдно бы русскому агенту, как и переводчику, принадлежавшему к штату Петербургской Академии наук, не знать, что ссоры за Албазин происходили не в 1715 г., а прежде 1689 г.

Статистическое обозрение Сибири 1810 г. В нем много погрешностей, даже исторических, не касаясь разных неисправностей, как, например, основание Верхнеудинска отнесено к 1643 г. Нельзя винить редактора Баккаревича, писавшего с чужих бумаг, без критики.

Voyage dans le nord, par le Commodore Billings, rédigé par Sauer, à Paris, 1802.

Первое морское путешествие россиян Берха, 1823 г.

Восточная Сибирь Семивского 1817 г. В материалах сего сочинения можно найти многое для истории церквей. Отрывочные взгляды Семивского удовлетворительны, но взгляд статистический на губернию по большей части занят из рукописи 1789 г., составленной тамошними землемерами и напечатанной в Древней Вивлиофике.

Замечания о Сибири сенатора Корнилова, в 1828 и 1829 годах изданные, не заключают ничего ни для истории, ни для статистики. Сочинителю неприлично бы помещать предположения на обстоятельства, уже в 1822 г. разрешенные сибирским Учреждением.

Описание всех в Российском государстве обитающих народов, 1776 г. Оно доныне служит краеугольным камнем этнографии, повторяемым в последних сочинениях нашего времени. Но как цель моего труда состоит в том, чтобы следить за русским устройством в Сибири, то охотники до азиатских одежд и обычаев сыщут себе удовлетворение в указываемом описании, равно в Сибирском вестнике и в Енисейской губернии.

Сибирский вестник г. Спасского, с 1818 по 1825 г. издававшийся, заключает множество разнообразных сведений. Трудно указать журналиста, более занимательного насчет Сибири, особенно по части древних достопамятностей.

Енисейская губерния г. Степанова есть живая похвала его по части статистической и этнографической. Жаль, что при таких дарованиях и на месте губернаторском не вздумал он подарить достойным очерком местной истории. Вместо преждевременной статьи о температурах, приятнее бы от него услышать что-нибудь летописное, так как в Енисейске, по слухам, была летопись. За давностию я не мог достать ее.

Историческое обозрение ойрадов о. Иакинфа осветило, в глазах сибирской истории, заграничную темноту. После суждения, какое помещено в журнале М.Н.П. за 1835 г., надобно прибавить сожаление, что сочинитель умолчал об обстоятельствах Урянхайского ханства и других владений, к Хакасской системе прилегавших.

Иркутская летопись (письменная), доставленная мне директором училищ Щукиным, начинается, собственно говоря, с 1695 г. и продолжается до начала XIX века. Это краткая записка XVIII века, не заслуживающая сравнения с Тобольским Сборником. В ней очень мало летописного. Она походит на станционную записку о приезде и выезде чиновников, да о приходе и отходе казенных караванов. Хронология летописи не безукоризненна; где есть возможность к поверке, я наводил справки.

Акты Археографической Экспедиции ссужают историю сибирскую несколькими пополнениями; но как они дошли до меня поздно, по совершенном изготовлении первой части моего Обозрения, то и нельзя было ими воспользоваться иначе как разместив их беглым образом в приличных местах. Получая книги из столиц, для мелочных иногда справок, чрез полгода и более, я нередко винил себя за предприятие историческое в таком краю, который глух и холоден для содействия подобному труду.

Введение

Не замечательно ли, что в конце XV века, в то же время, когда Эммануил Португальский снарядил Васко де Гаму для обхода Африки на восток, Иоанн III послал также на восток, за Югорский Камень, своего сухопутного Васко де Гаму, в Обдорию, или низовую обскую страну, не выше р. Конды?[3] Промышленность вычегодская еще прежде опознала пути за Камень, но не промышленность указала их, а государственная гордость за покушения закаменных звероловов на безопасность великой Пермии. Меч московский около 1501 года омылся в крови дерзких. Древки знамен и рукояти бердышей обвились, так сказать, бобрами и соболями, и победа властным пером приписала к титулу повелителя московского два вечных слова: обдорского и кондийского.

Промышленность вычегодская вскоре и надолго, без военной помехи, опять скрепила свои связи с прежними знакомцами по Сосьве, Конде, Оби и Тазу. Привозы пушных товаров скоплялись на Выми и Вычегде, откуда переходили они на ярмарки великоустюжские. Если новгородская торговая деятельность замялась для Ганзы, то она около половины XVI века оправилась в Архангельске и столкнулась тут опять с Пермью, Печорою и Югрою, некогда бывшими в числе волостей Великого Новгорода и в 1504 году завещанными[4] престолу московскому от того мужа, который возвеличил Конду и Обдорию помещением в высоком титуле.

Аника, родоначальник фамилии Строгановых, на странице сибирской истории является солеваром и соучастником вычегодских промышленников. От тесноты и совместничества он подвинулся вперед на Чусовую, где уже становится представителем промышленности и главою деловых людей, служащих ему, по препорученности, за Камнем, в непосредственном вымене мехового товара у звероловов. Сыновьям его с 1558 г. двукратно жалованы были земли по Каме и Чусовой с правом строить городки, иметь пушки, ружья и пушкарей; за что возлагалась на них обязанность препровождать и довольствовать посланников, едущих из Москвы в Сибирь или из Сибири в Москву. Один из преемников Аники, будучи большим помещиком и не переставая быть солеваром, торговцем и деятельным домовладыкою, он по способам обширного хозяйства служил Чердыни и государству своею предприимчивостию. Глядя на ход вещей выше и далее своего времени, он в 1581 году выписывал искусных мореходцев из Антверпена и, вероятно, других мастеров из ганзейских городов.

Без сомнения, вслед за строгановскими промыслами дошла до правительства и Европы молва о Сибири, которую и правительство и Европа полагали за Уралом, тем уверительнее, что при перевале на восточную сторону, выше Лялинского спуска, русские нашли ничтожную речушку Сибирку в широте 59°12′. С половины XVI века летописи начинают говорить об Едигере (Етыгаре по татаро-тобольскому выговору) и потом о Кучуме. Государственные листы в разных грамотах называют первого сибирским князем, а последнего сибирским царем[5].