Книга Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

«Боже правый, насколько я помню, маме в марте рожать! С ней может что-нибудь случиться, а меня даже не будет рядом… Нет, это невозможно! Я увижу ее, живую и здоровую, через год или два. Но не раньше… Раньше – нельзя!»

Расстояние, тяжелая работа, приятельские отношения со сверстниками и мужчинами постарше – ничего не помогало, от страсти к Сидони некуда было деться. Желая защитить ее от собственного безрассудства, Лорик пообещал себе, что останется на острове Ванкувер столько, сколько потребуется.

На ферме Клутье в тот же день, в час пополудни

Обед подходил к концу. Жасент и Сидони убирали со стола, стараясь по мере сил помочь матери. Растроганная такой заботой, Альберта для виду попыталась было возразить:

– Девочки, я же не сахарная! Когда вас нет, я точно так же управляюсь по дому и чувствую себя прекрасно.

– Никто в этом не сомневается, жена, но сегодня отдохни, раз выпал такой случай, – сказал Шамплен. – Скоро у тебя работы прибавится – с четырехлетней малышкой и новорожденным на руках!

– Анатали будет мне помогать! Она, моя крошка, уже это делает. Вчера поставила чистую посуду в буфет. Когда придет время, она, конечно же, сможет качать колыбель.

Девочка, которую усадили на стул с положенной поверх него подушкой, молча кивнула. Если бы на десерт Альберта не пообещала ванильный флан[8], Анатали уже ушла бы играть с тряпичным мячиком, сшитым для нее Сидони. Пока девочка сидела на месте, в ее детском уме, развитом не по годам, вертелись новые слова – непонятные, окруженные ореолом тайны. Слово «распутница», услышанное от Брижит Пеллетье, и «репутация», которое дедушка трижды повторил за обедом… Была еще «колыбель», но это слово не показалось Анатали особенным.

Словно вдогонку ее наивным размышлениям, Шамплен буркнул:

– Вот Голгофа![9] Лучше бы вдова Пеллетье осталась в неведении! И зачем ты только с ней заговорила, Сидо!

– Не расстраивайтесь из-за этого, тесть, – проговорил Пьер негромко. – Пусть люди думают что хотят. То, что вы приняли Анатали в свою семью, делает вам честь.

– Тише! – одернула их Жасент. – Хватит об этом. Вы и так уже много чего наговорили.

– Она маленькая, мало что понимает, – возразил Шамплен.

– Я в этом не уверена, – вмешалась в разговор Сидони. – Жасент дело говорит: такие темы за столом не обсуждают.

С упреком взглянув на мужчин, она подала им чашечки с пудингом.

– Анатали, когда поешь, я разрешаю тебе поиграть немного в моей мастерской, тем более что я заперла там твоего кота, – сказала Сидони. – И осторожнее с печкой, она очень горячая. На диване вам с Мими будет хорошо и удобно.

– Я пойду с ней, – вздохнула Альберта. – Лучше не оставлять девочку в комнате одну. Что, если она возьмет твои ножницы или иголки…

Через пару минут она за руку увела внучку из комнаты. Муж проводил ее умиленным взглядом: Альберта поправилась, ее живот округлился, груди отяжелели. Сидони заварила чай. Она знала, что этот отцовский упрек – не последний.

И не ошиблась.

– Голгофа! Все это не так уж просто! – проворчал Шамплен.

– Нет, папа, наоборот – все очень просто, – возразила Жасент. – Когда мы разыскали Анатали, то очень обрадовались – все, включая тебя. И пока продолжались праздники, никто в нашей семье не задумывался о будущем. Да, согласна, рассказать всем, что Анатали – твоя внучка, это все равно что признать, что Эмма согрешила, будучи пятнадцатилетней. И что с того? Люди поговорят и забудут, один скандал быстро вытесняет другой.

– Может, и так, дочка, но на моей памяти о семье Клутье судачили чаще, чем хотелось бы!

– Только в Сен-Приме, папа, – иронично отозвалась Сидони.

Жасент кивнула, соглашаясь. Она хотела поддержать сестру улыбкой, но та с отстраненным видом смотрела в окно. «Сидо изменилась, – подумала Жасент. – С новой прической она выглядит более взрослой, волевой. Непривычно видеть ее с подстриженными по моде волосами! Я сама ни за что бы не пожертвовала своей косой…»

Надо же, о каких пустяках она думает в такую минуту! Жасент невольно усмехнулась. Обстановка за столом была мрачной. Шамплен очень расстроился из-за «глупой болтовни» своей средней дочери, и назревал семейный конфликт.

– По-твоему, я дурак, Жасент? – тихо спросил отец. – Ты улыбаешься с таким видом…

– Нет конечно! А улыбалась я потому, что непривычно видеть Сидони с открытой шеей и кудряшками.

– Я сделала «химию», – резким тоном отвечала девушка. – И если бы я послушалась парикмахера, то вернулась бы в Сен-Прим либо платиновой блондинкой, либо яркой брюнеткой. Она настойчиво предлагала мне покрасить волосы. Говорила, что быть шатенкой – это так банально!

– Глупости это всё! – рявкнул хозяин дома. – Сейчас не время толковать о прическах. Схожу-ка я все-таки к вдове Пеллетье да скажу, чтобы она попридержала язычок!

– Думаю, с этим вы уже опоздали, – рискнул выразить свое мнение Пьер.

Под свисающей скатертью Жасент положила руку ему на колено, и теперь он поглаживал ее пальцы. Молодая женщина украдкой бросала на мужа нежные взгляды. Что касается Сидони, то жениха, умевшего ее успокаивать, рядом не было, и она вспылила:

– Папа, поставь себя на мое место! Мне пришлось отвечать на вопросы Брижит. И я подумала: сейчас или позже – какая разница? Или ты хотел, чтобы мы врали насчет Анатали? Для малышки это было бы тяжелой моральной травмой. Рано или поздно нам пришлось бы объяснить ей, почему мы стыдимся ее матери. Сейчас самое важное – это удочерить девочку. Ее, конечно же, крестили в церкви, но как доказать в официальных инстанциях, что она – наша кровная родственница?

– Ты выражаешься совсем как твой жених-полицейский, знаток законов, – проворчал Шамплен.

– Папа, я не собираюсь ставить в упрек Журдену то, что он знает свое дело, – еще больше ожесточилась Сидони. – Да, он поднял этот вопрос! Кстати, Жасент, тебе следовало бы подумать об этом, когда ты была в Сент-Жан-д’Арке. Было бы лучше, если бы вы с Пьером расспросили жителей деревни. Знаю, местная повитуха умерла, но был ведь еще кюре и соседи мельника! Вам всем следует знать: когда придет время удочерить Анатали, нужно будет пройти особую процедуру и найти свидетелей, которые подтвердят, что Эмма родила девочку 25 марта 1925 года.

– Угомонись, Сидо! – попросил Пьер. – Все, что могли, мы сделали, и, если мне не изменяет память, вы все были очень довольны, что малышка с семьей празднует Рождество! Думаю, сейчас самое разумное – не нагнетать обстановку. Семья, в которой жила Анатали, получила вознаграждение, так что никто не потребует девочку обратно. В школу она пойдет не раньше чем через два-три года, так что у вас еще будет время рассказать малышке о прошлом ее матери так, чтобы ее не ранить.