Книга Дай мне руку - Остин Марс

— В каком это таком возрасте? — подняла брови она, он укоризненно посмотрел на неё и не ответил, она усмехнулась: — Знаете, когда мне было семнадцать, мне давали двадцать пять, а когда стало двадцать, стали давать шестнадцать. Так сколько мне, по-вашему?

— Сколько? — прямо спросил он, она скривилась:

— Не скажу, женщинам в возрасте положено скрывать.

— Вот и скрывайте, — он отвернулся, отпил чая. — Счастливы в браке вы не были, потому что это был брак по договорённости, детей у вас нет.

— И на том спасибо, — шепотом буркнула Вера.

— Обращайтесь, — с сарказмом выдохнул он. — Траура по мужу или своему миру вы не соблюдаете, в отношениях не состоите. — Вера окаменела, надеясь, что это внешне не заметно. Внутри прокатывались волны страха, обиды и глупой детской надежды, что всё каким-то образом обойдётся. Министр помолчал, потом чуть тише сказал: — Слухи, которые бродят по моему отделу, до дворца не добрались, так что проблем это не создаст. Но если кто-то попробует намекнуть на что-то подобное, говорите, что это ложь. Если будут настаивать, можете по секрету признаться, что что-то было, но это было несерьёзно и уже закончилось.

Вера так вцепилась в чашку, что костяшки побелели, в ушах нарастал тяжёлый звон, сквозь который едва пробивался его холодный размеренный голос.

— Дальше. В зал вас поведёт сопровождающий, которого назначит король. Вас объявят, вы спуститесь, подойдёте выразить почтение королю, потом ко всем, кто захочет с вами поговорить, их много. Танцевать вы не умеете, местных танцев не знаете, поэтому не танцуете. По всем вопросам обращаетесь к сопровождающему, но если вдруг что, я буду в зале поблизости, или не я, а Сант или Линг, это ещё один мой двойник, вы не знакомы. — Он замолчал, как будто думал, не пропустил ли он чего, потом кивнул сам себе и прямо посмотрел на Веру: — Да, кстати. Ко мне и к моим двойникам вы будете обращаться на «ты».

Вера так удивилась, что от шока даже смогла перебороть своё нервное оцепенение:

— Чего это?

Он криво невесело улыбнулся и пожал плечами:

— А это, как вы говорите, долгая история. Но я расскажу, раз уж обещал.

Он отпил чая и откинулся спиной на стену, завозился, как будто устраиваясь поудобнее, но Вера видела, что он просто тянет время и пытается не показать, насколько ему не по себе. Он нервно усмехнулся, глубоко вдохнул и начал:

— Я полукровка. Вы, наверное, уже успели заметить, — он чуть улыбнулся, указывая на своё лицо, она не ответила. — Моя мать была младшей дочерью правителя Кана и внучкой императора Ву, с такой родословной её должны были выдать замуж за цыньянского аристократа её круга, то есть, минимум за сына правителя. Но началась война, правитель Кан с семьёй бежал в столицу, потом вместе с императором Ву на запад из столицы, потом они жили у дальних родственников из провинции Чен, одной из приграничных, которые потом откололись и в составе Четырёх Провинций стали частью Карна. По условиям договора о мире, они могли вывезти из дворца своё имущество, но там на тот момент уже хозяйничал младший брат правителя Кана, который ещё в начале войны поддержал нового императора и получил всю полноту власти в провинции, почти законно. И он обещал, что предателям ни гроша не даст. Когда Георг 15 взял под свою руку 4 провинции, то приказал построить в Оденсе новый район, север-северо-западный. Город строился по строгой радиальной схеме, для расширения была подготовлена под застройку земля, на которой до этого были холмы, почти горы. Там сделали уступы и петляющие дорожки, красиво, оттуда шикарный вид на центр города…

Он замолчал, задумчиво улыбаясь, потом улыбка погасла.

— Король хотел, чтобы все лишние аристократы переехали из Четырёх Провинций в столицу, чтобы ускорить интеграцию и не нагнетать напряжение на границе. Ну и чтобы дать понять цыньянцам, что их новый дом теперь здесь, чтобы они не смотрели на восток и не лелеяли планы туда вернуться… да и контролировать их в столице легче, на случай, если у императора-солнца Тана случится рецидив и он захочет оттяпать Четыре Провинции обратно. Каждой семье выделили место для постройки дворца, немаленькое, потому что аристократы привыкли к простору и роскоши. Все взялись строить себе новые дворцы, мой дед, естественно, тоже. Только в отличие от многих других, у семьи Кан были только те деньги, которые они увезли с собой ещё в начале войны, и за пять лет они успели большую часть истратить. Но построить недостаточно пышный дворец — значило уронить честь семьи, так что дед выгреб резервы и постарался, стройка шла несколько лет. А работать правителям нельзя, их задача — править, то есть, дед и его старший сын, наследник Кан, всё это время просто тратили деньги на дворец и делали вид, что всё в порядке. Второй сын имеет право работать, он нанялся управляющим к богатой семье по соседству, получал зарплату и мог хоть как-то поддерживать семью. Женщины тоже не работают, вообще, а тратить на женщин нужно много, аристократки не могут встречать гостей в одном и том же костюме, наряды нужно обновлять минимум раз в сезон, плюс товары для рукоделия, косметика и украшения, выходило много. Деньги кончались, в какой-то момент дед начал продавать коллекционное оружие и украшения своей матери.

Он замолчал. Вера не дышала, в тишине было слышно, как за окном цокают подковы и бряцают оружием солдаты патруля. Министр наконец оторвал взгляд от чашки, отпил глоток, бросил на Веру короткий несерьёзный взгляд.

— Украшения старшей женщины семьи считаются реликвией и передаются из поколения в поколение. Когда моя прабабка узнала, что её сын их продаёт, она пришла в бешенство. Но, так как женщина против мужчины бессильна, она ничего ему не сказала, а тихо и торжественно покончила с собой, написав в последнем письме, что не смогла вынести позора, к которому привёл семью её непутёвый сын. И этим она подложила сыну грандиозную свинью, потому что заострила на его поступке внимание и раструбила об этом на весь мир — предсмертные записки по закону нельзя скрывать, их предъявляют по требованию родственникам и чиновникам, а те разносят сплетни. После её смерти старшей женщиной рода стала моя бабка, то есть, теперь дед не мог продать не только украшения своей матери, но и жены. Он остался при дворце, двух женщинах, наследнике и единственном работающем сыне, который никак не мог тянуть всё на себе. Ещё у них было несколько десятков слуг, которых тоже нужно кормить и одевать, а уволить нельзя, потому что они бывшие рабы, они не уйдут.

Он смотрел в стол, Вера смотрела на его руки, медленно вращающие чашку.

— Моей матери тогда было пятнадцать лет, уже взрослая. Дед продал все её украшения, кроме двух заколок, а незамужней девушке нельзя носить украшения для взрослых, поэтому она могла выходить из дома только через день, чтобы не показываться два дня подряд в одном и том же. И однажды она встретила на рынке мужчину, которому очень понравилась, — он усмехнулся, — она была потрясающе красивым ребёнком, так все говорят. Он узнал её адрес и они стали тайно переписываться, иногда встречались на рынке, она ходила туда в сопровождении слуг, так что всё выглядело прилично. Со временем он окончательно потерял голову и стал тайно посещать её у неё во дворце. Они договаривались о встречах через письма, он приходил в назначенное время и забирал её на свидания или оставался у неё. В какой-то момент заметил, что она соглашается на встречи только по четным дням, и спросил, в чем дело. А она с детской непосредственностью, — он иронично улыбнулся, — или изобразив детскую непосредственность, призналась ему, что не может с ним видеться, потому что у неё нет заколок.