Книга Призови сокола - Мэгги Стивотер

Грусть похожа на радиацию – не важно, сколько времени прошло между выходами в зараженную зону, в конце концов критическая мера переполнится, а потом ты умрешь.

Адам Пэрриш и Плаксивый клуб.

– У нас по-прежнему все хорошо, – сказал Адам. – Нам это не повредит.

«Есть хоть какой-нибудь вариант, при котором ты бы мог поехать со мной в Кембридж?»

Нет.

Адам продолжал:

– Я не обязан сидеть в кампусе. Я могу приходить к тебе в перерыв.

Ронан смотрел на листок, который летел по лабиринту; без всяких усилий он перенесся из внешнего круга во внутренний, а потом к нему присоединились еще несколько. Они сгрудились вместе и несколько секунд дрожали на ветру, прежде чем вместе заспешить куда-то.

– Если хочешь, чтобы я перевелся в колледж поближе к дому, я готов, – торопливо произнес Адам, громоздя слова друг на друга. – Только скажи.

Ронан прижал ладонь к глазу, проверяя, нет ли ночной грязи, но пока все еще было не так плохо.

– Ну, я не такая сволочь.

– Именно такая, – отозвался Адам, пытаясь пошутить – но тщетно. – Просто не в этом.

Валторна замолчала, и остались только звуки города, который медленно убил бы Ронана, если бы тот позволил.

Ронан встал.

Всё было кончено.

«Ты состоишь из снов, и этот мир не для тебя».

11

7.07

Вставай, придурок. ТЫ ЖИВ.

Ронан не спал.

Он смотрел на листок, исписанный злым судорожным почерком и приклеенный на покатую стенку над его детской кроватью в Амбарах. После того как Ронан не ответил ни на одну эсэмэску, ни на один звонок в течение четырех дней после возвращения из Кембриджа, Диклан нанес ему внезапный визит и обнаружил среднего брата в постели – тот лежал в тех же джинсах, в каких ездил в колледж, и ел из банки просроченную фасоль.

«Тебе нужен режим дня», – сказал Диклан.

«У меня есть режим дня».

«Кажется, ты говорил, что никогда не врешь».

7.15

Одеться и побрить эту чудесную лысую башку

Прошло много времени с тех пор, как Ронан в последний раз слышал полноценную нотацию от Диклана. После гибели отца Диклан стал юридически ответственным за братьев до их восемнадцатилетия. Он постоянно стращал Ронана: не прогуливай уроки, Ронан. Не получи еще один штраф, Ронан. Не задерживайся допоздна с Ганси, Ронан. Не надевай грязные носки, Ронан. Не ругайся, Ронан. Не напивайся до бесчувствия, Ронан. Не общайся со всякой швалью, Ронан. Не убивай себя, Ронан. Не повязывай этот галстук виндзорским узлом, Ронан.

«Составь расписание, Ронан. Сейчас. При мне. Я хочу его видеть».

7.45. Самый важный прием пищи

8.00. Покормить животных

9.30. Ремонт в сараях/в доме

12.00. Обед и та стремная автозаправка

13.30. Чудесный торговый центр снов Ронана Линча.

«Что это значит, Ронан?»

Что совершенство достигается упражнениями. Десять тысяч часов на овладение мастерством; если поначалу тебе что-то не удалось, ты не пытаешься, а просто делаешь. Ронан в последний год проводил массу времени, создавая все более сложные и аккуратные объекты; кульминацией стала замысловатая охранная система, благодаря которой Амбары, в целом, стало невозможно найти, если только не знать в точности, куда едешь. Впрочем, после Кембриджа в этом было мало веселого.

«Я же не спрашиваю, чем ТЫ занимаешься на работе, Диклан».

18.00. Покататься.

19.15. Разогреть пожрать на ужин

19.30. Кино

23.00. Написать Пэрришу

Последняя эсэмэска Адама гласила: «4200 долларов».

Это была сумма, которую предстояло прислать Ронану, чтобы оплатить ремонт в спальне.

23.30. Спать

суббота/воскресенье: церковь/Вашингтон

понедельник: стирка и покупки

вторник: написать или позвонить Ганси

Эти последние пункты в списке были добавлены рукой Диклана – его приписки тонко намекали на все компоненты полноценной взрослой жизни, которые Ронан упустил в процессе. Они лишь вгоняли его в еще большее уныние. Посмотри, каждая неделя похожа на предыдущую, гласило расписание. Посмотри, можно предсказать следующие сорок восемь часов, семьдесят два часа, девяносто шесть часов, посмотри, можно предсказать твою жизнь до конца. Само слово «расписание» угнетало Ронана. Всегда одно и то же. Да пошло оно.

Ганси написал: «Диклан сказал, чтобы я велел тебе встать».

Ронан ответил: «Зачем?»

Он смотрел, как утренний свет касается разнообразных черно-серых силуэтов в спальне. Полки с моделями машин, открытый футляр с волынкой, старый поцарапанный стол, на котором стояло чучело кита, металлическое дерево с необыкновенно затейливыми ветвями, куча нестираного белья вокруг груды ярко-красной древесной стружки.

Ганси написал: «Не заставляй меня садиться на самолет, я сейчас прикован к одному из самых огромных каштанов в Орегоне».

Со вздохом Ронан сфотографировал свой локоть, согнув его, чтобы было похоже на задницу, и отправил Ганси. В это время года утра были тусклые, но Ронан не стал включать свет, пока готовил завтрак и искал инструменты. Он мог ориентироваться в доме даже в полной темноте. Его руки помнили форму стен, ноги – скрипучий пол, нос – запах древесного дыма и неизменный лимонный аромат комнат… всё было заучено, как мелодия. Этот дом содержал большую часть его детских воспоминаний. Потому, возможно, другим тут было невесело. Но Ронану Амбары всегда казались уцелевшим членом семьи.

Ронан подумал: если уж он взят в плен обстоятельствами, по крайней мере, есть места и похуже Амбаров.

Блестящие поля окутывал густой неподвижный туман. Длинные лиловые тени лежали за многочисленными хозяйственными постройками, но их солнечные стороны были освещены так ярко, что болели глаза. Ронан брел по пологим склонам, где роса мочила ему ноги, и чувствовал, как настроение поднимается. Забавно, подумал он, каким грустным кажется пустой дом и как приятен пустой ландшафт.

Пока он пробирался через поле, существа, которые бросали вызов реальности, крались сквозь высокую траву у него за спиной – одни вызывали тревогу в большей мере, чем другие. Ронану нравилась его странная коллекция – олени и стрекозы, утренние чудовища и птицы-тени, светлые мыши и маленькие, покрытые мехом драконы. С этической точки зрения, Ронан сомневался, допустимо ли это. Можно ли приснить жизнь из ниоткуда? По будням он отдавался импульсу пополнить свои странные стада. По выходным сидел в церкви, смиренно прося у Бога прощения за гордыню.