Книга Скверное дело - Селим Ялкут

— Смотрите, Картошкин, как выходит. Вот закроют вас сейчас годиков на восемь…

— Десять, как минимум. — Поправил Балабуев.

— Восемь-десять, человек ко всему привыкает. Может, полюбите кого, так и выходить не захотите. А для нас главное, дело с концом. Улик достаточно. А если отпустим, тогда что?… дальше искать… шансы, сами понимаете… Когда не вы, то кто? А вы возьмете и сбежите. Что тогда? Как бы вы поступили на нашем месте?

— Я буду искать. Пока не найду.

— Леонид Германович. — Мягко упрекнул Балабуев. — Что ты начинаешь. Сам ведь слышал (кивок в сторону Картошкина). Невиновен он.

— Слышал. Знаете, Сергей Сидорович, пусть он пока в коридоре погуляет.

Вызвали дежурного, отправили Картошкина в коридор за плотно закрытую дверь. Минут десять понадобилось. Шварц все так же безучастно сидел в углу, Балабуев распоряжался.

— Ознакомьтесь с протоколом. Распишитесь. Обвинительное заключение. Вот здесь. Статья позволяет в исключительных случаях оставить обвиняемого на свободе под подписку о невыезде. И здесь распишитесь. Фамилию полностью. Найдете что-то новое, вновь откроем дело, а пока оснований нет. Вот этого человека благодарите. Леонида Германовича Шварца.

— Значит, так. — Наставлял Шварц, пока бледный и измученный Картошкин поспешно подписывал бумаги. — Дальше конечной станции метро не отлучаться категорически. Ночевать обязательно дома. Иначе, сами понимаете. Вот мой служебный телефон. Раз в три дня будете звонить. Если звонка не услышу, место ваше готово.

— И учти, Картошкин. — Добавил Балабуев. — Дело твое вот здесь, в сейфе. Через две недели плановый отчет. Прокурор спросит, почему в суд не передаете? Догадайся, что я ему отвечу.

А пока, вот, благодари, — Балабуев показал на Шварца, — это у него сомнения в твою пользу, у меня сомнений нет.

— И у меня нет. Пока нет. — Сказал добрый Шварц. — Но вы, Картошкин, в каком-то смысле наш коллега. А значит, имеете право на лишний шанс. Вот мой телефон… в любое время… Хочу спросить, как вы себе представляли ход вашего журналистского расследования. И что думаете делать дальше?

— Музей. — Почти прошептал обессиленный Картошкин. — Стану разговаривать. Нужно их между собой связать.

— Ну что ж. — Согласился Шварц. — Пожалуй, вам удобнее. Под видом интервью. Но никакой самодеятельности. И всяких нелепых идей. А то ведь пойдете в розыск, на каждом столбе фотографии будут висеть. А пока, Сергей Сидорович, выпишите ему пропуск и пусть идет.

Балабуев хмыкнул недовольно, но бумагу подписал. — Сержант проводит до выхода.

— А если что. — Засобирался обрадованный Картошкин. — Как мне представиться.

— Как всегда. Мужчина с собачкой.

И Картошкина отпустили на свободу.

— А что с англичанкой? — Задавал Балабуев вопрос. — Не привлечешь, не вызовешь. Явится с посольским юристом, потом неприятностей не оберешься…

— Но крестится она по нашему. По православному. — Напомнил Шварц.

— Ну и что? — Разъярился Балабуев. — Ты думаешь, Леня, одному тебе это интересно. Но ты мне скажи, с какой стороны это к Кульбитину пришить. А они только и ждут, чтобы вой поднять. И Плахова придется выпускать… Оснований для задержания нет. Пусть Федя с ними поговорит. У него свои методы и доверия к нему больше. Малый он борзый. Чувствую, влезли мы в историю. Генерал звонил, разберитесь, как следует, не торопясь. С чего это они все на уши встали? А мы… На щуку забрасывали, а вытащили Картошкина. Хоть он сам пришел. Ладно, пусть побегает, если вызвался.

Глава 14

Пока следователи работают, срезая пласты пустой породы, чтобы добраться до драгоценной жилы (рассказчик не силен в геологии, но смысл передан правильно), можно обратиться к непосредственным участникам этой истории, так сказать, с изнанки. Ведь все мы заинтересованы именно в достижении истины, которую некоторые личности (злоумышленники по преимуществу) намерены скрыть или исказить до неузнаваемости, не считаясь с тем, какие мрачные тени ложатся на лица и судьбы людей невиновных или даже невинных (первоначальное значение этого слова не отличает вину от греха). Практика разделяет понятия, отдавая установление вины органам правосудия, а искупление греха — церкви, и совпадение их отнюдь не обязательно (но желательно), хотя бы потому что предание анафеме (мера исключительно серьезная) не входит в состав статей Уголовно-процессуального кодекса. Именно поэтому анафему никто не отменял, даже по требованию самых рьяных человеколюбцев, хоть бессрочное пребывание в аду выглядит куда мрачнее, чем экзекуция на костре или электрическом стуле, хотя, конечно, и там приходится немного потерпеть. Кстати, в Стамбуле (или в Константинополе) есть специальная колонна — ветродуй, при появлении рядом с которой у грешниц вздымается платье. Для носительниц брюк имеются и другие средства, историкам это известно не хуже, чем практикам юриспруденции…

Плахов молча наблюдал, как женщина у стола готовит напитки. Женщина средних лет, загоревшая и, пожалуй, даже спортивная. Голова сохла после мытья и была обернута полотенцем

— Хотите виски? — Спрашивала женщина. — Расслабьтесь. Ничего не произошло. Мы остаемся коллегами. Но зачем избегать меня? Я не напрашиваюсь вам в жены.

— Не в этом дело.

— Тогда в чем? Вы меняете план?

— Я задерживаюсь всего на неделю. Поймите, если я полечу сейчас, они могут меня задержать, и это уже на месяцы. У них есть основания. Дело пойдет на принцип, и они найдут повод.

— Хотите, чтобы я осталась?

Женщина подошла ближе, вручила стакан, и устроилась на ручке кресла, совсем близко от Плахова. И оба застыли, молча. Ощущалось напряжение

— Что значит разлюбить женщину? — думал Плахов и нашел про себя ответ. — Понять, что она такая, как другие.

— Тяжелые мысли?

Плахов закашлялся и жестом показал, что сказать сейчас ничего не может.

— Мы — друзья? — Нейтрально спросила женщина.

Они еще помолчали, пока Плахов пил воду.

— Я не могу лететь с вами, пока идет расследование.

— Я не об этом спрашиваю.

Плахов отмолчался.

— Хороший человек Паша Кульбитин. Мне не повезло. Он был весьма, весьма…

— Ему не повезло больше.

— Он вас не любил…

— Мне только и рассказывают. Любил, не любил. Какое это теперь имеет значение.?

— Хотите угадаю, кто? Дочь этого византийца, любителя. Мне Павел ее как-то показывал. Намекал, что имеет доступ к каким-то рукописям. Предлагал сотрудничество.

— Какое еще сотрудничество?

— Разное. Если я скажу — денежное, вы поверите?

— Не очень. Почему вы не согласились?

— Алексей, я выбрала вас… Но впрочем. — Женщина встала, подошла к зеркалу, размотала полотенце, распушила и взбила волосы. Получилось у нее легко. Бывают моменты, когда на это обращаешь внимание. Вот и Плахов обратил.