Книга Я не боюсь - Никколо Амманити

Однажды я и Череп забрались в его машину. Мы представили себе, что 127-й – космический корабль. Череп был пилотом, а я стрелял в марсиан. Феличе нас застукал и вытащил из машины за уши. Как кроликов. Мы плакали от боли, но он не отпускал. К счастью, из дома вышла мама и дала ему хорошую затрещину.

Мне бы так все и оставить, прибежать домой, запереться в своей комнате и читать комиксы, но я, проклиная себя, вернулся к яме. Облака ушли, наступила жара. Я снял майку и взял палку. Если я встречу Феличе, будет чем защищаться.

Я старался не приближаться к самой яме, но не смог удержаться от того, чтобы не заглянуть в нее.

Он стоял на коленях, под покрывалом с вытянутой рукой, в той самой позе, в какой я его оставил.

Мне захотелось вспрыгнуть на этот проклятый лист и растоптать его на тысячи кусков, я же, напротив, сдвинул его и закрыл яму.

Когда я явился, мама мыла посуду. Она бросила сковородку в мойку.

– Смотрите-ка, кто пришел!

Она была так разгневана, что у нее дрожала челюсть.

– Можно ли узнать, где это ты шлялся? Я чуть со страху не умерла… Прошлый раз тебе это сошло с рук. На этот раз отец тебе задаст.

У меня не было ни секунды, чтобы произнести что-либо в свое оправдание, потому что она погналась за мной. Я прыгал из стороны в сторону по кухне, как коза, в то время как моя сестра, сидя за столом, смотрела на меня, качая головой.

– Куда бежишь? Ну-ка иди сюда!

Я перепрыгнул через диван, перевернув кресло, бросился под стол, прополз в свою комнату и спрятался под кровать.

– Вылазь сейчас же!

– Не вылезу. Ты меня побьешь!

– Конечно, побью. Если вылезешь сам, получишь меньше.

– Не вылезу.

– Ладно.

Словно тиски сжали мою лодыжку. Я схватился за ножку кровати обеими руками, но это не помогло. Мама была очень сильной, и дурацкая железная ножка выскользнула у меня из рук. Я очутился между ее колен. Я сделал еще одну попытку рвануться под кровать, но спасения не было, она поймала меня за штаны и сунула под мышку, словно чемодан.

Я заверещал:

– Отпусти меня! Я тебя прошу! Отпусти!

Она уселась на диван, разложила меня на коленях, спустила с меня штаны и трусы и, не обращая внимания на мои мольбы, откинув назад волосы, начала драть мне задницу.

У мамы всегда была тяжелая рука. Ее шлепки, размеренные и точные, производили глухой звук, словно пылевыбивалка по ковру.

– Я тебя искала повсюду. – Шлепок. – Никто не знал, где ты. – Второй. – Ты хочешь убить меня. Где ты пропадал весь день? – Третий. – Все думают, что я мать, с которой не считаются ее дети. – Четвертый. – Плохая мать, не способная воспитать своих детей.

– Хватит! – орал я. – Хватит! Я тебя прошу, прошу, мама!

Голос в радиоприемнике пел: «Мука. Мука и наказание. Радость…»

Я и сегодня хорошо помню эту сцену, словно она случилась вчера. Всю свою жизнь, когда я слышу «Травиату», я вновь вижу себя с голым задом в потолок на коленях мамы, которая, удобно сидя на диване, взбивает мне задницу.

– Чем займемся? – спросил меня Сальваторе.

Мы сидели на скамейке и бросали камни в нагревательную колонку, брошенную в пшеницу. Кто попадал, зарабатывал очко. Остальные ребята в конце улицы играли в прятки.

День был ветреный, но сейчас в кустах воздух стоял неподвижно, и было душно, и над полями зависла полоска усталых свинцовых облаков.

Я бросил слишком далеко.

– Не знаю. На велике я ехать не могу: зад болит. Мать вчера надрала.

– За что?

– Поздно домой пришел. А тебя мать бьет?

Сальваторе бросил и со смачным ток! попал в нагреватель.

– Очко! Три – один. – Затем покачал головой: – Нет. Не бьет. Она слишком толстая.

– Везет тебе. Моя, наоборот, очень сильная и может бежать быстрее велосипеда.

Он засмеялся:

– Это невозможно!

Я подобрал камень поменьше и бросил. На этот раз почти попал.

– Клянусь. Один раз в Лучиньяно нам нужно было успеть на автобус. Когда мы подошли к остановке, он уже отъезжал. Мама побежала за ним и бежала так быстро, что догнала и начала стучать кулаками в дверь. И он остановился.

– Моя, если побежит, помрет.

– Слушай, – сказал я. – Ты помнишь, когда сеньора Дестани нам рассказывала о чуде с Лазарем?

– Помню.

– По-твоему, когда Лазарь воскрес, он помнил, что был мертвым?

Сальваторе задумался:

– Нет. По-моему, он думал, что был болен.

– А как же он пошел? Тело у мертвых твердое. Ты помнишь ту кошку, которую мы нашли, какая она была твердая.

– Какую кошку? – Он бросил и снова попал.

– Черную, рядом с руслом… Вспомнил?

– А, вспомнил. Череп еще ее надвое разрубил.

– Если кто-то мертвый и воскреснет, не сможет ходить нормально и будет сумасшедшим, потому что мозги у него сгниют и он будет говорить странные вещи, ведь так?

– Думаю, так.

– А как ты думаешь, можно воскресить мертвого или это может делать только Иисус Христос?

Сальваторе почесал голову:

– Не знаю. Моя тетя мне рассказала одну достоверную историю. Про то, как однажды сын одного мужика был сбит машиной и умер, весь переломанный. Его отец не хотел больше жить, чувствовал себя плохо, все время плакал, и пошел к волшебнику, и дал ему все деньги, чтобы тот воскресил сына. Волшебник сказал ему: «Иди домой и жди. Твой сын вернется сегодня ночью». Отец начал ждать, но тот все не приходил, и в конце концов он пошел спать. Он уже засыпал, когда услышал шаги в кухне. Он вскочил, счастливый, и увидел сына, тот был весь переломан, у него не было одной руки, голова раздавлена. Мозги из нее вытекали, и он сказал, что ненавидит отца, потому что тот оставил его посреди дороги, а сам пошел с женщиной, и это его вина, что он мертвый.

– И что дальше?

– А дальше отец взял бензин и поджег его.

– И правильно сделал. – Я бросил и наконец попал. – Очко! Четыре – два!

Сальваторе нагнулся за камнем:

– Правильно сделал, точно.

– По-твоему, это правдивая история?

– Вранье.

– По-моему, тоже.

Я проснулся. Потому что захотел в туалет. Отец вернулся. Я слышал его голос в кухне.

Там был еще кто-то. Они спорили, прерывали друг друга, ругались. Папа был зол.

Этим вечером мы отправились в кровать сразу после ужина.

Я крутился вокруг мамы, словно мотылек, стараясь помириться. Я даже напросился чистить картошку. Но она не смотрела на меня всю первую половину дня. За ужином она бросила нам тарелки под нос, и мы ужинали в тишине, а она ходила по кухне и смотрела на дорогу.