Книга Роса в аду - Дмитрий Леонтьев

Я сидел в мягком кресле и потягивал из хрустального бокала терпкое вино. На стене, прямо напротив меня, висело перевернутое к стене зеркало, из-за которого доносились жалобное поскуливание и стенания.

— Ко мне! — скомандовал я.

Из-за зеркала донесся слабый всхлип, дробный топот бегущих ног и глухой удар о стену — "бом-м!.."

— Отставить! — скомандовал я. — Ко мне! "Бом-м!" — послышалось из-за стены.

— Отставить, — сказал я и затянулся сигарой. — Ко мне! "Бом-м!"

Я нехотя поднялся, перевернул зеркало и, прихватив за ухо взмокшее отражение, вытащил его из рамы.

— Иди-ка сюда, — сказал я ласково. — Так что ты говорил насчет "натиска" и "напора"?

— Хозяин, я… Хозяин, к тебе пришли, — проскулил призрак, указывая мне за спину.

— Знаю, — сказал я, не оборачиваясь. — Подождут. Тем более, что явились без приглашения. Почему ты явился без приглашения, Бафомет? Или, может быть, я звал тебя, Асгарот?

— Случилось нечто, требующее твоего внимания, повелитель, — глухо сказал Бафомет. — Мы решили…

— Не надо решать, — мрачно глядя на затихшее в моих руках отражение. — Решать должен я, а вы должны только исполнять. Я разберусь с тобой позже, — сказал я призраку. — Прочь с глаз моих!

Призрак исчез, а я повернулся к демонам:

— Что вы принесли мне? Надеюсь, вы понимаете, что будет, если причина вашего вторжения окажется менее значительна моего гнева?

— Понимаем, — спокойно ответил Асгарот, и я немного успокоился. Эти двое еще никогда не тревожили меня по пустякам и никогда не подводили меня.

— Говорите, — разрешил я, усаживаясь в кресло.

— Один из книжников закончил свое повествование о свете и тьме, — сказал Бафомет.

— Вот и хорошо, — улыбнулся я. — Я радостно приветствую каждую книгу, написанную людьми о высших силах и о богах. Бог создал человека по образу и подобию своему, а человек лепит Бога по своему разумению и желанию. Со времени Его учеников я отношусь к этому более чем благосклонно. Пусть пишет. Пусть издают. Пусть читают.

— Но… Он сумел затронуть тень правды. Не суть, не истину, но тень их, что опасно само по себе.

— Почему это произошло? — нахмурился я. — И в чем это выражается?

— Почему это произошло, мы не знаем, но выражается это в том, что истина в очередной раз попыталась конкретизироваться и вырваться из религиозных одежд. Видимо, дело не в нем, он лишь служит исполнителем воли набирающего силу света.

— Ерунда какая, — расстроился я. — Вот в чем я не понимаю эту страну, так это почему, когда я начинаю ее сдавливать особенно сильно, из нее лезет все лучшее, а не худшее?.. Чем больше здесь смута, тем больше обращаются к Богу, чем голоднее и безнравственней, тем больше появляется талантов и пророков, чем дурнее и жестокосерднее правители, тем больше стремится к свету и правде парод… Они же озлобляться должны? Когда нищета правит бал, танцевать должны все! Они сбиваются с такта? Сделайте музыку громче!

— Прикажете уничтожить его? — спросил Бафомет.

— В его генеалогии есть наше семя?

Бафомет подумал и отрицательно покачал головой.

— Так как же ты собираешься его уничтожить, глупец? — спросил я. — Это могут сделать только сами люди. Старое, доброе средство от писателей — читатели. Натравите на него служителей всех религий, включая сатанистов, политиков и критиков, найдите "доброжелателей" в "массах". К чему мне учить вас? Вам это не впервой.

— Но книга-то останется, — напомнил Бафомет. — А мы не имеем права уничтожать ее.

— Вы просчитывали: последствия от нее будут значительны для нас?

— Очень, — подтвердил Асгарот. — Не то, чтобы света станет больше… Но и нам потяжелее придется. За историю человечества их уже накопилось немало, тех книг, которые орошают душу влагой… Капля к капле, и как бы что-нибудь не проросло…

— Хорошо, я схожу сам, — кивнул я. — А теперь ступайте и не мешайте мне думать… Подождите! Скажите, по-вашему мнению, что привлекает женщин? Делает их покорными?

— Сила, — убежденно сказал Асгарот. — Сила и власть.

— Богатство, — добавил Бафомет. — Деньги, меха, золото, драгоценности…

— Странно… Все правильно. Все, как я и делал… Почему же то, что безукоризненно срабатывало веками, может дать осечку? — спросил я. — Хорошо отлаженная система, тысячекратно проверенные уловки, отработанные приемы — и все это дает сбой?.. Почему?

— Нужно удвоить усилия, — посоветовал Асгарот. Я невольно прикоснулся к все еще гудящей щеке и пожал плечами:

— Можно, конечно… Только челюсть менять придется.

— Что? — в один голос переспросили демоны.

— Свободны, — распорядился я, и они растаяли в воздухе. — Деньги, власть, слава, богатство, похоть, мужество, сила, — перечислил я. — Что же еще?.. Знания? Но я же не могу ходить за ней по пятам и цитировать Монтеня или Платона, чтобы она поняла, какой я умный? Тем более, что на моей памяти женщины стараются держаться подальше от всех непонятных им явлений наподобие чести, доброты, ума и благородства… Не понимаю…

Пытаясь развеяться, я включил телевизор, но там висела все та же физиономия политика, передавались все те же лживые сообщения и кряхтели все те же потрепанные и халтурящие актеры, пытающиеся изобразить "страсти в постели". Правда, на одном из каналов мне удалось отыскать новый фильм ужасов, но там на меня бросилась с экрана такая невообразимая тварь, что я поспешил выключить этот "ящик Пандоры".

Вздохнув, я надел плащ и отправился к писателю, на которого жаловались мне демоны.

Писатель жил один, и жил плохо. Плохо — в том смысле, что самой большой его ценностью в тесной и сырой квартире, расположенной на первом этаже дома-"хрущевки", была тщательно оберегаемая им печатная машинка, на которой он и правил для редакции текст своей книги. Это меня несколько расстроило: того, у кого ничего нет, нельзя напугать лишениями.

Когда-то он был известен и популярен. Его книги печатали и платили за них столько, что его любила даже собственная жена. Но потом он решил услужить нескольким господам сразу и решил написать пару-тройку трудов по разоблачению христианской религии, доказать, что Христос — фигура отнюдь не историческая, а скорее вымышленная, что постулаты Библии давно устарели и что эта "школа" предназначалась для людей простых и слабых, а людям сильным и интеллигентным она ни к чему. Чтобы доказать это как можно более убедительно, он надолго поселился в библиотеках и музейных архивах, выискивая и подтасовывая факты, которые могли составить мозаику его книги. Он еще не подозревал, что, в надежде рассеять миф, столкнется с фактами и доказательствами, поддающимися логике, проверке и оценке. С этого все и началось. Он нуждался в фокуснике, превращающем воду в вино, размножающем хлеба и гуляющем по воде, а встретил воплощение истины и доброты, трогательную смесь наивности и мужества, и раз попав под Его влияние, пути назад уже не захотел. Не смог он более писать и халтурные, состряпанные ради денег сочинения, стремясь оставить после себя след на земле более чистый и менее подверженный ветрам времени. А это требовало сил, сосредоточенности и работы. Гонорары, полученные от предыдущих изданий, кончились, вместе с ними кончилось расположение друзей и "любовь" жены. Да и слава его оказалась под стать написанным ранее книгам — "одноразовой", как бумажная салфетка, которой попользовались и выбросили, позабыв. Издатели столь прочно позабыли его имя, что, встречая его фамилию на обложке, искренне считали, что он умер лет сорок-пятьдесят назад. Жена ушла от "неудачника и самца", забрав все более или менее ценные вещи и предварительно разменяв квартиру. Нищий, забытый и похороненный заживо неблагодарной людской памятью, он искал. Искал и работал. Работал по-новому, по букве, по строчке складывая свою не первую, но единственную книгу. Словно губка он впитывал сочившуюся со строк влагу для того, чтобы, пропустив ее через себя, через свой опыт, труд и страдания, отдать разом, до последней капли. И вот теперь она была закончена. Книга, написанная душой. Той душой, которая сумела прорваться через все тернии, через гордость и славу, через богатство и сытость, через осуждение и непонимание, нищету и насмешки. Эта книга не была опасна для меня, как и все, существующее в этом мире, но она могла оказаться неудобна для дел моих. И теперь что-то из двух должно было исчезнуть с лица земли — либо он, либо его книга. Лично я предпочел бы книгу. Души подобных людей все равно уходят к Нему. Во всяком случае у себя я их не вижу. До сих пор я не могу отыскать дух так почитаемого мной Гете, всю жизнь прожившего атеистом и перед смертью признавшегося: "Я ни на секунду не сомневаюсь в подлинности Евангелий, ибо от них исходит отраженное величие высочайшей натуры, рожденное личностью Христа, самое Божественное величие, которое когда-либо нисходило на землю".