Книга Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Да. Я не могла в это поверить, – сокрушенно вздохнула Лорна Керси. – Он был такой… Как же это? Вежливый, представительный… Он был милым с девочками и чудесно относился к Бет. Но мне он почему-то не очень понравился. Наверное, вы сочтете меня ужасной матерью. Я не доверяла ему, потому что думала: он ведь может обаять любую, так почему он выбрал Бет? Я люблю свою дочь, но никак не могла понять, зачем такому красивому, успешному молодому человеку ухаживать за полной, несчастной, необаятельной, неуспешной и колючей молодой женщиной. Это не имело смысла. Вы считаете меня черствой?

– Нет, – тут же соврал Карлссон. – Итак, что вы подумали?

Она решительно посмотрела на него.

– Не скажу, что мы богаты… – начала она.

– Богаты, – перебил ее муж. – По сравнению с большинством.

– Дело в том, – продолжала она, – что он наверняка с самого начала знал, что мы не бедствуем.

– Вы подумали, что он охотник за приданым?

– Я забеспокоилась.

– А теперь она ушла.

– Она украла мою кредитную карточку, сняла все деньги с моего счета, прихватила кое-какую одежду и ушла.

– Куда?

– Не знаю. Она оставила записку, где заявила, что мы слишком долго ее контролировали и пытались превратить в того, кем она быть не хотела, а теперь она наконец свободна.

– Она ушла с Робертом… с Эдвардом Грином?

– Мы так предположили. С тех пор мы не видели ни его, ни ее. – Она на секунду закрыла глаза. – Мы не видели свою дочь больше года. Не получали от нее весточек, до нас не доходили никакие слухи. Мы не знаем, жива она или мертва, счастлива без нас или несчастна. Мы не знаем, хочет ли она, чтобы мы ее нашли, но мы пытались, и пытались не раз. Мы просто хотим знать, все ли у нее хорошо. Она не обязана приходить домой, она не обязана встречаться с нами, если ей этого не хочется. Мы обратились в полицию, но они сказали, что ничем не могут помочь: наша дочь – взрослая совершеннолетняя женщина, и ушла она добровольно. Мы даже наняли детектива. Безрезультатно.

– У нее был мобильный телефон?

– Был, но он, кажется, больше не обслуживается.

– И ваш Эдвард Грин очень походил на этого человека. – Карлссон указал на фотографию Роберта Пула, прикрепленную к доске возле него.

– Они очень похожи, очень. Но если он мертв, где наша дочь?

Она не сводила взгляда с Карлссона. Он знал, что она нуждается в утешении, но ничем не мог ей помочь.

– Я отправлю двух полицейских к вам домой. Им нужен доступ к любой документации, которой вы владеете, к именам врачей. Мы очень серьезно отнесемся к вашей проблеме.

Когда они ушли, он несколько минут сидел в тишине. В какую сторону изменилась ситуация теперь: в лучшую или в худшую?

Бет Керси начала с фотографий своей семьи. Уходя из дома, она взяла их с собой, следуя его инструкциям, но с тех пор ни разу их не рассматривала. Это было слишком болезненно и вызывало в ней чувства, которые только сбивали ее с толку и расстраивали. А вот он их рассматривал, и довольно долго, когда считал, что она спит, а потом заворачивал в полиэтиленовые пакеты и убирал подальше, вместе с остальными.

Теперь она разложила их перед собой, одну за другой. У нее был большой коробок спичек, который она однажды ночью прихватила с палубы лодки, стоявшей дальше вдоль берега, и теперь она зажигала по одной спичке для каждой фотографии: свечка вспыхивала и постепенно гасла над лицом, групповым портретом, весенним садом. Они все лживые, с горечью думала она. Все улыбаются для фотографии, позируют и придают своим лицам приличествующее случаю выражение. Вот ее мать, нацепившая свое любимое выражение лица перед камерой: голова немного наклонена набок, на лице читаются нежность и забота, она даже воды не замутит. А вот и папа: добродушный толстячок, притом что все знали, какой он тиран и деспот, и что деньги он делает, отбирая их у других. Эд объяснил ей, почему это неправильно, почему деньги на самом деле не принадлежат ее отцу. Деталей она не помнила, но это и неважно. А вот и ее сестры. Случались дни, когда она даже имен их вспомнить не могла, но зато она никогда не забывала, как они строят из себя пай-девочек, прилично ведут себя и в школе, и дома, подлизываются к родителям, выпрашивают у них деньги и поблажки своими приторными улыбочками. Теперь она это понимала. Когда-то она просто считала, что они лучше нее адаптируются в мире, легче меняются, чем она, обладают положительными качествами, в то время как она – отрицательными. Теперь, в неверном пламени спички, она смотрела на узкое лицо Лилии – улыбающееся, обрамленное тугими косами; заглядывала в серьезные глаза Беаты. Потом она посмотрела на себя. Элизабет. Бетти. Бет. Она больше не была прежней, сентиментальной и раздражительной, стремящейся понравиться и понимающей, что ничего не получится. Теперь она худая, одни мышцы и кости. Разрезанная губа кривилась в презрительной усмешке. Волосы коротко обстрижены. Она прошла сквозь огонь и вышла очищенной.

Глава 38

Джозеф красил плинтусы в белый цвет. Проводя кисточкой по дереву, он пытался не думать о своих детях. У него начинало гореть в груди, когда он представлял их дома, без него, или когда вспоминал тот последний раз, когда их видел. Он слишком сильно прижал их к себе, и они вырвались и убежали от него, от запаха у него изо рта и от его дикого взгляда… Поэтому он сосредоточился на том, чтобы класть краску как можно ровнее. Он поднял взгляд от плинтуса и увидел, что рядом стоит Мэри Ортон, что она сжимает в руках посудное полотенце, а на ее лице написано беспокойство.

– Я могу помочь?

– Я хочу вам кое-что показать.

Джозеф положил кисть на крышку банки с краской и встал.

– Конечно, показывать, – нарочито бодро сказал он.

– Сюда, пожалуйста.

Она провела его наверх, в свою спальню, единственную комнату во всем доме, куда он еще не заходил. Там были высокие потолки, обои с красивым узором, а большое окно выходило в сад, где сквозь холодную землю наконец стали пробиваться первые ростки. Она подошла к маленькому бюро, открыла его и стала что-то искать в выдвижном ящичке. Он заметил, что она очень взволнована: она суетилась и тяжело дышала.

– Вот.

Она повернулась и вложила ему в руку свернутый лист бумаги, и он недоуменно уставился на выведенные синими чернилами строчки, на тонкий старомодный почерк с красивыми завитушками.

– Что это? – спросил он. – Правда, я не так хорошо знать английский язык, миссис Ортон.

– Я все-таки составила завещание, – прошептала она. Она смотрела на него, и в глазах у нее стояли слезы. – Я собиралась отписать треть всего ему. Мы составили завещание вместе и упросили соседа, который живет дальше по улице, выступить свидетелем. Смотрите. Вот их подписи, а вот моя.

– Простите, – сказал он. – Я не тот человек, кто вам нужен.