Книга Жуков. Портрет на фоне эпохи - Л. Отхмезури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этих примечательных строчках Жуков, как нам кажется, вплотную подошел к пониманию личности Сталина. Но все же он не пошел до конца. Он отступил, возложив вину за клевету на Конева, Берию и Абакумова. Царь ни хорош, ни плох: плохи бояре… Жуков так никогда и не избавится от мысли, что Сталин был настолько признателен ему за роль, сыгранную в войне, что не мог желать ему зла, а любой направленный против него, Жукова, шаг объясняется недоразумением или заговором. Очевидно, причина такого отношения кроется в том, что он, как и другие советские военачальники, видел в Сталине настоящего военного лидера страны – несмотря на все допущенные им ошибки, – неутомимого труженика, работавшего на победу, царя, превзошедшего величием всех своих предшественников. Жуков до последнего вздоха останется сталинистом, так же как и его бывший друг Рокоссовский, хотя тот по милости кремлевского горца провел три года в тюрьме.
С 14 ноября 1944 года до последнего дня войны в Европе и даже некоторое время после ее завершения (по 10 июня 1945 года) маршал Жуков командовал 1-м Белорусским фронтом, самым мощным фронтом действующей советской армии. В час ночи 14-го он выехал из Москвы на своем персональном поезде и через тринадцать часов прибыл в Седльце – небольшой город на полпути из Бреста в Варшаву, в котором расположился штаб фронта. Этот польский городок представлял собой нагромождение обугленных руин, за исключением еврейского гетто: там все сохранилось в целости, правда, из 15 000 евреев, живших в Седльце в 1940 году, в живых не осталось ни одного. Несколькими месяцами ранее войска Конева освободили лагерь уничтожения Майданек, возле Люблина. Жуков упоминает об этом факте в своих «Воспоминаниях», но, как правильный коммунист, не пишет, что первыми там истреблялись евреи. Он не посещал этого лагеря, как это сделают позднее Чуйков и Булганин, или Эйзенхауэр, Бредли и Паттон, побывавшие в Бухенвальде. Но, по его словам, он слышал рассказы советских военнослужащих, видевших все своими глазами. Около трех месяцев Жуков пробыл на своем КП в Седльце, за исключением недели, проведенной в Москве (24–29 ноября). Ему предстояло выполнить гигантскую работу, еще большую, чем при подготовке операции «Багратион». Необходимо было накопить достаточно сил, чтобы фронт смог выполнить две последние задачи – Висло-Одерскую операцию и взятие Берлина.
Откровенно говоря, существовали некоторые колебания относительно направления главного удара. В августе и сентябре Сталин полагал, что германская армия не оправится от операции «Багратион» и ее последствий – ее потери составили миллион человек – и можно будет, продолжая наступление, дойти до столицы рейха. Но он быстро понял, что из этого ничего не получится. В октябре Черняховский получил суровый урок, попытавшись войти в Восточную Пруссию. По всему течению Вислы и Нарева вермахт, оправившийся после нового поражения, прочно удерживал позиции, не давая своему противнику продвинуться вперед. Может быть, решение следует искать южнее, наступать через Будапешт и Вену? В Москве стали склоняться в этому решению, тем более что 2-й Украинский фронт находился всего в 100 км от Будапешта, а регент Венгрии, адмирал Хорти, вел тайные переговоры о разрыве союза с рейхом и переходе на сторону антигитлеровской коалиции. Узнав об этих переговорах, Гитлер приказал арестовать Хорти и поставил во главе страны Салаши – лидера фашистской партии «Скрещенные стрелы». Салаши удалось избежать разложения венгерской армии, и советские войска были остановлены на подступах к Будапешту. Жуков начиная с 1942 года доказывал, что лучше всего прямая дорога – центральное направление Варшава – Берлин. В конце концов, именно этот вариант одобрили Ставка и Генштаб в начале ноября 1944 года. Сталин отбросил колебания: прямой кратчайший путь – самый лучший, поскольку американцы уже в Эльзасе и в Ахене. Кремль считает, что началась гонка к столице рейха.
В конце 1944 года советско-германский фронт протянулся на 2000 км с одним важным разрывом. Группа армий «Север» оказалась запертой в Курляндском мешке (часть территории современной Латвии). Снабжение этой группировки (500 000 человек) осуществлялось по морю. Поэтому Гитлер стремился во что бы то ни стало удержать крупные порты Пиллау и Данциг и держал в старой тевтонской провинции значительные силы (группу армий «Центр»). На противоположном конце фронта советские войска стояли в Югославии и в Венгрии. В этой последней Гитлер держал значительные танковые силы (группа армий «Юг») для защиты последних остававшихся у рейха месторождений нефти возле озера Балатон и в Австрии. Группа армий «А», включавшая 4 армии (32 дивизии), занимавшая центральное положение между Пруссией и Венгрией, казалась относительно слабой. Теперь Жуков, командующие другими фронтами и руководство Генштаба без труда согласовали простой план: сохранить давление на флангах (в Венгрии и в Пруссии), чтобы связать там большую часть сил противника, и нанести максимально сильный удар в центре, через широкую польскую равнину.
Сосед Жукова справа, 2-й Белорусский фронт Рокоссовского, должен был отрезать Пруссию от остального рейха. Жуков – как и сам Рокоссовский – выражал опасения по поводу того, что этот фронт, который он считал недостаточно сильным, не сможет прикрыть его фланг. Он предупреждал Сталина о прусских укреплениях, о сложном рельефе местности. Дальнейшие события подтвердили его правоту, а отказ Сталина прислушаться к мнению своего главного военного советника затянул войну на один-два месяца. Слева от Жукова 1-й Украинский фронт Конева будет наступать в направлении Краков – Силезия – Дрезден с приказом овладеть Силезским промышленным районом, не допустив его разрушения, – Силезия должна была стать подарком будущей коммунистической Польше. В центре Жукову предстояло наступать прямо на Берлин через Лодзь, Позен (Познань) и Франкфурт-на-Одере. Директива Ставки преувеличивала степень возможного сопротивления на данном направлении и осторожно определяла темпы продвижения в 150–200 км за две недели, к исходу которых 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты должны выйти на линию Бромберг – Позен – Бреслау. Второй этап наступления, который должен был продолжаться месяц, Генштабом четко не разрабатывался; просто указывалось, что оно должно было вестись на «жизненные центры рейха», то есть на Берлин и Эльбу. Этот «план 45 дней», отведенных на то, чтобы пройти 600–700 км и завершить войну в Европе, был слишком амбициозен. Жуков убедится в этом в феврале 1945 года.
Необычная деталь: командующих фронтами не пригласили на совещание с руководителями Генштаба, как было сделано в июне, перед операцией «Багратион». Каждого вызывали индивидуально, и сотрудники специального отдела, образованного в Оперативном управлении Генштаба, отрабатывали с ним и его штабом ту задачу, которая ставилась его фронту. Такова была причина присутствия Жукова и Рокоссовского в Москве 7 ноября. Сталин явно брал все управление армией на себя, а Жукова низводил на один уровень с остальными маршалами. Он уже не был его ближайшим советником, хотя чисто формально оставался заместителем.
В своей директиве Сталин не назначил точной даты начала операции. В конце концов по просьбе Черчилля и Эйзенхауэра он перенес его на более ранний срок. 16 декабря Гитлер начал свое последнее наступление в Арденнах. Американцы были отброшены. Запаниковавший Эйзенхауэр послал своего заместителя, Главного маршала авиации Теддера, в Москву, просить помощи у советского командования. Но Теддер из-за нелетной погоды застрял в Каире. Узнав об этом, импульсивный Черчилль предложил Эйзенхауэру отправить личное письмо Сталину:
