Книга Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Sed haec prius fuere, nunc recondita
Senent quiete
[Но все это в прошлом, а ныне
Минуло и забыто][2055],
эти дни уже миновали;
Et spes et ratio studiorum in Caesare tantum[2056]
[Только в Цезаре — смысл и надежда словесной науки],
как сказано у древнего поэта и как мы можем теперь с полным основанием повторить: он — наш амулет{1627}, наше солнце[2057], наше единственное утешение и прибежище, наш Птолемей, всеобщий наш Меценат, Jacobus munificus, Jacobus pacificus, mysta Musarum, Rex Platonicus [Иаков тороватый, Иаков миролюбивый, жрец Муз, повелитель в духе Платона], Grande decus, columenque nostrum [Наша величайшая гордость и опора], который сам славится своей ученостью и то же время ее единственный покровитель, столп и защита; впрочем, его достоинства так хорошо известны, что, как писал Патеркул о Катоне{1628}: Jam ipsum laudare nefas sit [Похвалы ему были бы нечестием], и, как писал Плиний в своем обращении к Траяну[2058]: Seria te carmina, honorque aeternus annalium, non haec brevis et pudenda praedicatio colet [Ваша слава будет сохранена в величественном эпосе и бессмертных историях, а не в кратковечных и недостойных восхвалениях]. Но отныне он покинул нас, наше солнце закатилось, и все же на смену ему не спустилась ночь. Его место заступил у нас другой такой же{1629}, aureus alter/ Avulsus, simili frondescit virga metallo[2059] […Вместо сорванной <ветви> вмиг вырастает другая, / Золотом тем же на ней горят звенящие листья], и да будет новое царствование долгим и процветающим.
Однако мне не следует быть злонравным и допускать утверждения, противные моим взглядам: я не могу отрицать, что среди нашего дворянства там и сям обнаруживается поросль прекрасно образованных людей, подобных Фуггерам{1630} в Германии, Дю Барту{1631}, Дю Плесси{1632}, Садаэлю{1633} — во Франции, Пико делла Мирандоле, Скотту{1634}, Бароччи{1635} — в Италии:
Apparent rari nantes in gurgite vasto{1636}
[Изредка видны пловцы средь широкой пучины ревущей].
Однако их очень немного, особенно в сравнении с большинством (опять-таки за исключением тех немногих, что решительно ко всему безразличны), у коих на уме лишь соколы да борзые и кто тратит большую часть времени на удовлетворение своего безмерного сластолюбия, азартные игры и пьянство. А если они и примутся иногда за какую-нибудь книгу, si quid est interim otii a venatu, poculis, alea, scortis [если улучат минуту, свободную от охоты, пьянства, азартных игр и женщин], то, скорее всего, предпочтут «Английскую хронику» сэра Гуона Бордосского{1637}, «Амадиса Гальского»{1638} и прочее или же сборник пьес, какой-нибудь новый памфлет, да и то лишь в такое время года, когда они не могут выехать из дома, чтобы хоть как-то убить время; ведь единственное, о чем они способны рассуждать, — это собаки, соколы и лошади, да разве еще осведомиться, какие новости?[2060] Если кто-то из них путешествовал по Италии или хотя бы побывал при дворе императора, провел зиму в Орлеане и может изъясняться со своей любовницей на ломаном французском, опрятен и одет по моде, напевает несколько избранных заморских мелодий, рассуждает о лордах и леди, городах