Книга Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

Однако победа над символами не всегда освобождает от зависимости от прообраза. Да и вообще, борьба на ложном основании может только иссушить и отяготить. Вплоть до болезни.

Итак, из шести возможных вариантов: отец психологический (первый муж), отец биоритмический, брат психологический (экстрасенсы-целители), брат биоритмический («дорогой экстрасенс»), мать психологическая («подруги») и мать биоритмическая (специально рождённая дочка) — В. символически поборола пять. Остался последний вариант — «отец биоритмический». Если двигаться по старой колее, то есть воспринимать жизнь только как борьбу за власть и более никак, то и его надо бы «кинуть». Только вот в чём незадача: такой вариант только один. Люди не с неба падают, и все непременно рождаются от земных родителей, а потому присущая им от рождения генетика, биоритмика и т. п. всегда остаётся при них. К замочку бывает только один ключик. Тем более если замочек хитрый. Так что, трудное положение для заплутавшегося кидающего ума. Если «кинуть», а потом вдруг захотеть стать женщиной с генитальным типом характера, то возможности уже не представится.

Есть ли выход из этого положения? Есть. Вообще говоря, появление «добродетеля» (любого) и обнаружение признаков болезненной от него зависимости — вовсе не повод продолжать им восхищаться, но повод к молитве. Скажем, к такой: «Как это я, Господи, могла так заблудиться? Как это так у меня получилось, что целители хорошие, брат — хороший, вторая его жена — хорошая? Как я доказывала, что мы с ней похожи!.. И в комсомол я первая в классе вступала, а сменились времена — иконами все стены в квартире увешала, и целителям, у которых моча — наицелебнейший из напитков, я верила, а вот теперь сама догадалась, что П. — враг и грабитель! Как же это так всё получается? Я что, совсем-совсем обыкновенная женщина? Тупая-тупая? Как те купчихи, в сущности, марухи, которые в скиту у отца Сергия, все разом сами догадались, что Сергий — святой? Ведь противные бабищи, Господи! А я, получается, такая же? И опять я снова и снова себя за опозоренную выдаю. Обиженную-оскорблённую! И верят мне, а не ему! Вот что самое страшное! Все верят! Мне! И жалеют… Ведь внушаю я! Получается внушать! Целительница я! А ведь всё ложь!.. Господи, я что, ничему не могу научиться? Не могу быть Тебе благодарной за всё, что Ты для меня сделал? За то, что вмешивался в мою жизнь?.. Замужем я была, в целительницах ходила, Алёшу своего с кем только я не предавала — счастливой-то я когда-нибудь себе быть позволю?! Я когда-нибудь перестану сама догадываться, а буду мыслить с Тобой? В чём я Тебе неверна, Господи?!!»

А согласитесь, приятно думать, что стоило В. остаться вне влияния брата, она тут же нашла П.! Сразу! Всего-то через три месяца! А если учесть, что первые полтора месяца из этих трёх П. в городе не было, то всего за полтора!

Вот уж точно, как не вспомнить библейское: «враги человеку — домашние его» (Матф. 10:36).

Продолжим анализ. Отказ «В». от своего молитвенного обещания Богу никогда не расставаться с П., ни при каких, даже сложных обстоятельствах, приятен всем членам семьи её детства. Дочери приятно, потому что все и вся «проваливаются» в детство, где был незамутненный кайф тупости и безмыслия. Кроме того, отменяются занятия по английскому языку, истории, психологии и литературе, знания по этим предметам и хорошие в школе отметки. Лишение дочери защищающего сознания для «В»., так же, как и для её матери, приятно, потому что неподготовленность дочери к жизни (деформация нравственных оценок), которые её обессиливают, для убивающей матери есть повод для приятных мечтаний. И плохая учёба становится — нормально! Помните главу «Семья»?

Матери «В». тоже подсознательно приятно видеть, что личная жизнь у дочери не «сложилась», а потому не удастся и у внучки. «Пророчества», что у внучки всё в жизни будет плохо, сопровождали «В». с самого рождения дочери и означали не более чем желание матери всё и дочери, и внучке испакостить. Отец — объект наименее изученный, поэтому относительно него ограничимся предположением, что он будет жене подпевать. Напьётся ещё — с горя. Или, наоборот, для большего кайфа от всего, в доме происходящего. (Словом, та ещё семейка, социальная основа гитлерщины или иной авторитарной государственной религии! Это они — государственные верующие, уничтожающие инакомыслящих!) А у брата, как семейного кумира (вожака), чувство удовлетворения по поводу изгнания П. самое обильное.

И вот по каким причинам. Очередное позорное изгнание Сергея актуализировало у него вполне определённые психологические потребности. Он их, как и все в его положении, скрывает, но вычислить их несложно. Первая жена рожает от лучшего друга, второй жене после многократных неудач хотя и удаётся забеременеть, но, тем не менее, она не скрывает от окружающих, что о половых способностях своего мужа она, мягко выражаясь, невысокого мнения. Кто знает, может быть, и первая жена трепала его имя на всех углах, что он-де импотент (или что-то близкое)? Более того, если учитывать похожесть, если не тождественность, натур его первой и второй жён, а также то, что вторая жена ещё до беременности не скрывала, от которого из начальников отделов банка, в котором она работала, у неё подводило низ живота (а как просто и часто это на службе делается, объяснять, наверное, надобности нет, тем более, если учитывать шокирующую статистику прелюбодеяний именно в этой категории населения), то есть основание усомниться в отцовстве Сергея и относительно второго ребёнка. (Будь первой жене важнее алименты, а не желание его изгнать из жизни, то Сергей считался бы отцом уже двоих детей — полная, так сказать, конспирация! Хотя немецкий фюрер пошёл дальше: он имитировал отцовство пятерых детей.) Но в отношении второго ребёнка Сергей может быть спокоен, возможности платить алименты его не лишат: начальник его жены хотя и холост, но замуж Оле идти за него не предлагал даже тогда, когда она была ещё незамужней. Он предлагал ей только быть любовницей. Это предложение очень импонировало Олиной матери, и она уговаривала дочь согласиться, браку же дочери с Сергеем всеми силами противилась. Поэтому, учитывая то, что начальник вполне, похоже, научился обращаться с женщинами типа Оли и её матери, а потому, разумеется, никаких детей оплачивать не будет (тем более, сомнительного происхождения и от сомнительной женщины), а также учитывая то, что Оля жадна, Сергей может не сомневаться, что право десятилетиями носить бывшей жене деньги у него не отнимут.

К сложностям с отцовством и обвинениям в мужской слабости можно относиться по-разному. Можно равнодушно, можно со вздохом облегчения, можно с иронией, можно идиотически хихикать, а можно и стыдится — организовывать конспиративные мероприятия в виде гор противозачаточных средств в шкафчике на квартире у женщины без влагалища, или отыскать во временное пользование биофилку (см. график смены эротических предпочтений в главе «Эволюции эротических предпочтений»), ещё не оградившую себя от некрофилов целостным осмыслением жизни.

То, что Сергей поперёк очевидного всеми силами пытался ребёнка от первой жены выдать за своего, говорит о болезненном стыде по поводу брачных неудач, из чего следует, что после очередного изгнания вопрос о реабилитации становится для Сергея первоочередным. Отсюда, при возвращении в семью детства, бессознательно основные его усилия должны быть направлены на организацию с В. особого рода взаимоотношений. Как минимум, хотя бы прежних, — чтобы она почитала его как образец мужчины. (Хотя душе его такое к нему отношение явно не на пользу.)