Книга Хрущевская "оттепель" и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

Определяя главные направления, суть и итоги проводимых Хрущевым реформ, следует иметь в виду, что их целью ставилось лишь усовершенствование существующей системы, а не ее коренное изменение. Реформы задумывались как системоулучшающие, но при их реализации уже тогда возникла неосознанная проблема неэффективности всего комплекса основополагающих структур. Правда, осознать эту проблему было очень трудно, так как система еще располагала известными резервами. Частичное раскрепощение колхозников, поворот в сторону социальных нужд, использование, хотя и ограниченное, материальных стимулов способствовали на первых порах экономическому росту. Можно было опираться и на энтузиазм людей, верящих в социализм, в наступление лучших времен, тем более, что проводились в жизнь некоторые программы подъема жизненного уровня. Но ни вожди, ни общество не были тогда готовы к радикальным переменам. Сменившие Сталина руководители не мыслили себя и своих отношений с обществом вне той системы, внутри которой они сформировались и выдвинулись. Свои задачи они ограничивали тем, чтобы заменить не оправдавшие себя и дискредитированные установления или дающие сбой отдельные узлы, починить и подмазать сложившийся механизм. Но поскольку система, созданная при определенных обстоятельствах и требующая определенного типа руководителя (вождя), не могла уже функционировать по-прежнему в изменившихся условиях, то попытки модернизировать ее, преобразовать из тоталитарной в авторитарную несли с неизбежностью и тенденцию к саморазрушению. Это, конечно, пугало тех, кто был наверху, кто «стоял у руля», кто не мог освободиться от идеологических догм. Поэтому они то и дело нажимали на тормоза, делали попятные шаги.

В партии, да и в обществе продолжал господствовать сталинский менталитет, сложившаяся в 20-40-е годы система ценностей с ее исходными положениями о социализме и коммунизме. К числу не подвергаемых сомнению приоритетов относились монополия государственно-кооперативной собственности, преимущество крупного производства перед мелким, колхозно-совхозного перед частным, государственной торговли над рыночной, ведущая роль тяжелой промышленности по сравнению с производством средств потребления. План и отчет, а не экономический интерес продолжали быть двигателями народного хозяйства.

Общество не мыслилось без жесткого планирования и руководящей роли партийных комитетов во всех сферах жизни, включая личные судьбы людей. Пути совершенствования системы определялись без должного представления, за что следует браться в первую очередь, какими темпами и в каких границах проводить преобразования. Начавшиеся реформы разрабатывались и принимались без рассмотрения каких-либо альтернативных или вариантных программ, научное или просто прагматическое обоснование их подменялось волевым решением. Они имели унифицирующую направленность и жестко регламентировались для проводящих их органов, учреждений, предприятий.

Среди руководителей всех рангов немало было и таких, кто вообще сомневался в необходимости реформ. Но главное заключалось в том, что все чиновники твердо усвоили: чтобы успешно продвигаться наверх, необходимо усердно подхватывать лозунги, не бояться брать любые (даже самые фантастические) обязательства и уметь отчитываться. Все, что вмещалось в сферу административно-бюрократической системы, было им под силу. То же, что выходило за эти рамки, было непривычным, непонятным, чуждым. Вот почему аппарат враждебно встречал реформы, даже если не предвидел их последствий, и всячески их саботировал.

И тем не менее, как отмечал А.Д. Сахаров, «после XX съезда КПСС система избавилась от крайностей и эксцессов сталинского периода, стала более «цивилизованной», с лицом если и не совсем человеческим, но, во всяком случае, не тигриным». Разоблачение культа личности способствовало десакрализации вождя. Но этим дело не ограничилось. Началась и десакрализация коммунистической идеи. Как ни парадоксально, важнейшую роль в этом сыграло принятие третьей программы партии, наглядно продемонстрировавшей утопичность основополагающей идеи, во имя и ради которой было создано само Советское государство.