Книга Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– В танском языке, время идет только так, – похожий на лайку двинул лапой снизу вверх, одновременно растопыривая когтистые пальцы. – А те, кто жил на острове, они как-то его пустили так!

Зверь замахал вкривь-вкось, то сжимая, то разжимая… не сказать, чтобы пятерню, поскольку лапа была четырехпалой, с когтем прибылого пальца на запястье.

– И очень нечисто, – добавил серый и желтоглазый. – Как вам объяснить… Когда лодка просто движется по течению, она волны не поднимает. А когда против течения на веслах идет, за ней волна будет, понимаете?

Хакон и Нафни, в общем-то не особенно понимая, к чему их мохнатый собеседник приплел лодку, кивнули.

– Вот те, кто жил на Ут-Рёсте, поплыли по реке времени поперек течения. И волну погнали. Большую. От нее вам неприятности. Со дна всякая дрянь всплыла. Понятно?

– Дрянь? – повторил Нафни.

– Дрянь не очень верное слово, – все три зверя переглянулись. – Не для всех время идет одинаково. Есть древние, у них часы почти встали, они на дно времён пошли. Возвращать их в поток с нами вместе – им в докуку, а нам на беду.

– А кто они, те, кто жил на Ут-Рёсте? Боги? Волшебники? – спросил молодой тан.

Второй зверь спрятал коробочку в сумку на поясе, очень выразительно развел лапами, повел носом, и неожиданно сменил предмет разговора:

– Что за рыба свежая у вас с собой?

Глава 82

Чегарский замок, без боя занятый Йормунреком (хозяева вдруг решили срочно отлучиться), был построен в самом начале отступления льдов, и снаружи напоминал приземистую груду кое-как сваленных вместе исполинских глыб. Чтобы лучше противостоять ветрам и холодам, сооружение было наполовину врыто в землю на вершине пологого холма. То, что сходило за пиршественный покой, больше походило на вместительный погреб. Сырость разгонял огонь, горевший в огромной круглой печи, сложенной из грубо обтесанных каменных плит посередине помещения. Низкий потолок, поддерживаемый сланцевыми столбами, приземистые столы и скамьи – все окружение словно сдавливало участников пира, заставляя их говорить приглушенными голосами, несмотря на то, что мёд и зимнее пиво лились рекой. Неоднозначно влияло на веселье и главное украшение покоя. Строители замка поголовно истребили венедское племя, чье поселение находилось ранее на холме, содрали с трупов кожу, набили чучела, а затем использовали черепа убитых вместо камней при кладке участка стены, вмазав их в известковый раствор[174]. Как сказал бы Хёрдакнут: «Зимы были долгие, забавы простые.» Йормунрек, в полном восторге от стены черепов, явно подумывал при возможности повторить опыт, а вот некоторые карлы и даже ярлы украдкой делали знаки от сглаза и боязливо косились в сторону пялившихся на них разноразмерных пустых глазниц.

Особенных поводов для праздника у Йормунрековых ватаг, собственно, не было. После несостоявшегося вторжения на Энгульсей, войско захватило землю между Трегорландом и Танемарком, не имевшую ни устоявшегося названия, ни заслуживавших внимания источников добычи. Почва была песчаной и неплодородной, местами поросшей редким лесом, местами не ахти как расчищенной под поля и пастбища.

– Смотрю я на эти черепа, – неуверенно начал Каппи.

– Если ты смотришь на череп, череп смотрит на тебя, – изрек Кнур.

– Вовсе необязательно, – заметил Ингимунд. – Ты можешь смотреть. На затылок черепа.

– Будет вам, – бросил из-за соседнего стола Горм. – Каппи, говори.

– Ни у одного зубов нет.

– Точно! – восхитился Йормунрек.

– Это что же, им всем их после смерти повытаскивали и на обереги пустили? – сапожник опустил руку под стол, чтобы спрятать от дроттаров пальцы, чтоб чего не вышло сложенные в кукиш.

– Время было голодное, может, еще от цинги повыпадали, – предположил Щеня.

– Все сразу у всех сразу? – Йормунрек покачал головой. – Нет, их им наверняка живым повыбивали. Смотри, у некоторых глазничные кости сколоты, скуловые сломаны. Точно, зубы повыбивали и глаза повыковыривали. Надо будет где-нибудь то же самое сделать.

– Договорился, – негромко, чтобы не услышали сидевшие за соседним столом, упрекнул Каппи знахарь. – И где то «где-нибудь,» куда конунг наш отправится новое злодейство чинить?

– Весенние шторма флот здесь пересидит, а там или в Свитью, или на Танемарк, – так же вполголоса ответил скальд-сквернословец. – И то плохо, и другое, но что еще ему остается, кардачься всё конем? В Энгульсее нас ждут, Гуталанд гузночавкающий потеряли, с Тингеборгом темностыдным едва договорились, что те на год пятьсот воинов прислали, да и то Гормова заслуга. Остальное войско за доброе слово воевать не будет, а дань только Килей заплатил. На Танемарк было бы вернее. Ближе, добычи больше.

– Значит, нашему ярлу против собственного отца идти? – Кнур, судя по выражению лица, сомневался в этой возможности.

– До войны вряд ли дойдет. У Хёрдакнута на любую хитрую задницу сыщется уд винтом, скорее отбрешется и дань заплатит. Хотя конунг может и на север повернуть, со злобы на брата. Мало еще на кого у него такой зуб.

– А на Эгиля? – знахарь взглянул в направлении железной клетки, в которой, скрючившись, на полу сидел голый, грязный, и избитый до полусмерти Сын Лысого.

Если бы не заступничество Торлейва и Бьорна Маленького, скальд и волшебник в лучшем случае уже был бы убит, а в худшем – еще был бы вовсю убиваем. Маловероятный оборот обстоятельств привел Волка Бури, потрепанного штормом, с топкой, залитой водой, к берегу острова к северу от Энгульсея, на другой стороне которого остановился, чтобы набрать пресной воды, снеккар Эцура Большеротого. Рассказ жабообразного работорговца, теперь сидевшего за Йормунрековым столом, о том, как он пленил Эгиля, был отчаянно неправдоподобен, даже с учетом того, что за Большеротым водилась слава единственного воина, пережившего хольмганг с Гормом Хёрдакнутссоном. Так или иначе, один бывший изгнанник теперь пил мед из подаренного конунгом серебряного кубка с позолотой, а другой сидел в слишком маленькой клетке – накануне, Бьорн предложил Йормунреку оставить скальда в живых и даже пока особенно не калечить, чтобы тот сочинил в честь конунга хвалебную драпу: «Лучше, чем Адальстейну!» Естественно, Сын Лысого наотрез отказался, да так, что многократно переплюнул Родульфа в сквернословии.

– До недавнего времени, я сказал бы, его больше Фьольнир не жалует, – рассудил переплюнутый. – Как более успешного собрата по ремеслу. Но Йормунрекову дань Сын Лысого ко дну пустил, может, как раз себе на погибель. Хотя, если Эгиль наказ нашего ярла послушает…

– А что такое Горм ему наказал? – удивился Кнур.

Вместо ответа, сквернословец поднял руку. Через стол, конунг собрался говорить.

– Эгиль сын Грима, мне не стоит перечислять тебе твои дела: их столько и они таковы, что любого из них с лихвой довольно, чтобы ты не вышел отсюда живым. Ты очень виноват передо мной, но Торлейв и Бьорн оба за тебя просили. Начинай свою песнь.