Книга Анатомия террора - Леонид Ляшенко

Народники не родились террористами, их сделали таковыми ненормальные, упрямо агрессивные условия российской политической жизни (вернее, ее полное отсутствие). Правила, законы развития этой жизни устанавливало отнюдь не общество, их диктовала власть. Именно она не сумела да и не пыталась направить оппозицию (либералов и революционеров) в русло правильного политического существования. Именно она постепенно превратила мирных пропагандистов в убежденных экстремистов. Внутренняя же логика развития народнического движения, о которой речь шла ранее, лишь довершила дело. Даже террор землевольцев и народовольцев – самое горькое и тяжелое обвинение против них – оборачивается обвинением также и против власти.

Он возник как естественное средство защиты организаций, загнанных правительством в подполье, от вполне вероятных предательств, провокаций, проникновения агентов полиции и т. п. Террор продолжался как крайняя форма протеста общества против беспардонного и безнаказанного нарушения чиновниками высоких рангов законов Российской империи (речь шла об условиях содержания политических заключенных в тюрьмах и местах каторги и ссылки). А как еще народники могли реагировать на издевательства над своими арестованными товарищами, на унижение их человеческого достоинства, если легальные средства отстаивания прав заключенных были для общества заказаны самим правительством?

Террор сделался грозным и почти неуправляемым оружием, когда приобрел характер мести судьям, прокурорам, чинам полиции за варварски жестокие приговоры арестованным социалистам. Колесо правительственных репрессий конца 1870-х годов оказалось не катком, подминающим и искореняющим крамолу, а червячной передачей, раскручивающей колесо «красного», народнического террора. Обратите внимание, на всех упомянутых этапах развития революционного экстремизма правительство сохраняло рычаги воздействия на него, могло, проявив определенную гибкость и терпение, снять проблему с повестки дня или смягчить ее остроту, но не пожелало сделать этого. Когда же террор стал в глазах социалистов единственным средством переустройства общества, сигналом к народной революции, то поле бескровного взаимодействия власти и общества съежилось, как легендарная шагреневая кожа. И ведь все это той или другой сторонами оправдывалось самыми высокими целями. Цели же, вырвавшись за границы разумного, начали в полной мере диктовать и оправдывать средства: око за око, казнь за казнь, провокация за провокацию.

Провокационным методам действия власти и революционеров в «Глухой поре листопада» отведено особое место. И это не случайно. Обман, шантаж, мистификация, даже некоторые проявления террора – с большей или меньшей натяжкой – могут быть списаны на болезнь роста общества или неловкие действия власти, приспосабливавшейся к неясным по последствиям, но внятным изменениям в пореформенной российской жизни. Но провокация... О! Это тонкое и высокое искусство подлости, которое нельзя объяснить неведением последствий или случайностью применения. Провокаторы точно знают, зачем они действуют и что последует за тем или иным их шагом. Поэтому провокации, в силу своей абсолютной гнусности, нуждаются не в оправданиях, а лишь в подробных, в назидание потомкам, описаниях. Начнем, пожалуй, с высших сфер, поскольку в России именно они чаще всего определяли различные стороны жизни ее населения, а значит, и характер его поведения.

Когда Судейкин начинал борьбу с народовольцами, создавая сеть «революционных» кружков, находящихся под контролем полиции, или когда он вербовал агентов из числа сломленных содержанием в одиночных камерах социалистов, то смотрел подполковник далеко вперед. Он, конечно, хотел победить крамолу и крамольников, но как-то странно, так, чтобы, не дай бог, не извести их под корень, а лишь подчинить его, Судейкина, влиянию. В мечтах он воспарял очень высоко: уничтожить с помощью народовольцев не совсем адекватного, а потому не понимающего выгод своего положения министра внутренних дел Д. А. Толстого, стать незаменимым для Зимнего дворца специалистом в борьбе с террором, а там... Там открывались перспективы, от которых у подполковника захватывало дух.

Чуть позже в планы инспектора по особо важным делам вторгся директор департамента полиции В. К. Плеве, который по части умения «провокировать» не многим уступал своему подчиненному. Плеве, оказывается, тоже мешал министр внутренних дел, а потому он предложил Судейкину наступательный союз с целью устранения надоевшего им обоим сановника. У директора департамента полиции дух не захватывало (может быть, по причине холодности темперамента и недостатка воображения), поэтому он нарисовал перед подполковником совершенно ясную перспективу. После убийства Толстого министром внутренних дел становится Плеве, а главой российской полиции – Судейкин. Хозяйничая в важнейшем министерстве империи и имея ручных полицейских и террористов, они приобрели бы чрезвычайное влияние на монарха, что дало бы им огромную власть и... в общем-то, и все. Дальнейшие усилия заговорщиков, как можно себе представить, были бы направлены на удержание и упрочение своего положения с помощью новых провокаций и авантюр. Недаром творец великой «Человеческой комедии» Оноре де Бальзак заметил: «Всякая власть есть непрерывный заговор». Как развивалась провокаторская интрига Судейкина – Плеве и чем она завершилась, прекрасно описано в «Глухой поре листопада», так что нам лучше перейти к другому сюжету, дабы не вступать в бесплодное состязание с писателем.

В. К. Плеве. Фотография (около 1882 г.)

Есть, правда, один сюжет, о котором странно было бы умолчать. Если пользоваться определением, данным в одном из рассказов Давыдова: «Дворцовая историйка разыгрывалась за кулисами Истории». «Историйка» заключалась в том, что весной 1880 года в высших сферах Петербурга возникла некая «Т.А.С.Л.» – Тайная антисоциалистическая лига. Организация была настолько тайной, что историки до сих пор не знают ни одного имени ее членов. Если верить письму Лиги к княгине Е. М. Юрьевской (Долгорукой), то можно выяснить следующее. «Наш девиз, – говорится в послании, – Бог и царь”, наш герб – звезда с семью лучами и крестом в центре. Ныне нас насчитывается около двухсот агентов». Далее речь идет о структуре Лиги: «Великий лигер, два высших лигера и младшие лигеры, деятельные члены, депутаты, секретари канцелярий, агенты администрации»[40].

Лигеры желали не только внедриться в коронную администрацию (что им по их положению сделать было несложно), но и проникнуть в революционное подполье, чтобы бороться с террористами изнутри. Но тут им приходится писать не столько о реальном, сколько о желаемом, то есть попросту врать. Оказывается, Лига уже один раз спасла императора, захватив двух руководителей подполья (?) и снаряд (??), прибывший из Америки в ящике с ярлыком фирмы швейных машин. Истины ради, надо сказать, что в чем-то лигеры то ли угадали, то ли были в курсе планов народовольцев. Они точно указали на Малую Садовую улицу как место следующего покушения на царя, а также – на бомбы как средство нападения, которое окажется роковым. Близки к истине таинственные «спасители Отечества» были и тогда, когда говорили о 600 активных членах «Народной воли» и 900 – 1500 сочувствующих ей.