Книга Автор и герой в эстетическом событии - Михаил Михайлович Бахтин

с таким названием, предметом которой предполагалось сопоставление собственного слова самого Достоевского с его романами.

24 Пушкин А.С. Борис Годунов («Ночь. Келья в Чудовом монастыре (1603 года)» // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 4. М., 1960. С. 222).

25 Природа творящая и несотворенная, природа сотворенная и творящая, природа сотворенная и нетворящая (латин.) – термины богословия И.С. Эриугены, используемые Бахтиным применительно к человеческому творчеству.

26См.: HeideggerМ. Holzwege. Frankfurt am Main, 1950; HeideggerM. Unterwegs zur Sprache. Pfullingen, 1959.

27Soliloquia (лат.: одинокие беседы с самим собой) – жанр средневековой литературы, получивший название по сочинению Бл. Августина.

28 См.: Достоевский Ф.М. Преступление и наказание, ч. 2, гл. IV.

29 См.: Письмо Ф.М. Достоевского Н.Д. Фонвизиной от февраля 1854 г. //Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1985. Т. 28, кн. I. С. 175–177.

30 «Пьяненькие» – замысел романа, предшествующий «Преступлению и наказанию».

31 Из стихотворения Ф.И. Тютчева «Весна» (1838).

32«В начале было Слово…» (Ин. 1,2).

33 У Бахтина есть своеобразная философия имени и прозвища, заметки к которой были составлены в 1944 г. В этих заметках, в частности, говорится: «Имя по сущности своей глубоко положительно. <…> Назвать – утвердить на веки вечные, закрепить в бытии навсегда. <…> Вокруг имени сосредоточиваются все положительные, утверждающие, хвалебно-прославляющие формы языковой жизни»; «В противоположность имени прозвище тяготеет к бранному, к проклинающему полюсу языковой жизни. Но подлинное прозвище (как и подлинное ругательство) амбивалентно, биполярно. Но преобладает в нем развенчивающий момент. Если именем зовут и призывают, то прозвищем, скорее, прогоняют, пускают его вслед, как ругательство»; «Первофеномен поэтического слова – имя. Первофеномен слова прозаического – прозвище» (см.: Бахтин М.М. Дополнения и изменения к «Рабле». Имя и прозвище. – Указ. изд. С. 147–148).

34 Мысли последнего фрагмента развиты Бахтиным в его работе РГ, помеченной датами 1940, 1970.

35 Из статьи А. Блока «Об искусстве и критике» (1920): «Право, если бы Мопассан писал все это с чувством сатирика (если таковые бывают), он бы писал совсем иначе, он все время показывал бы, как плохо ведет себя Жорж Дюруа. Но он показывает только, как ведет себя Дюруа, а рассуждать о том, хорошо ли это или плохо, предоставляет читателям. Он-то, художник, “влюблен” в Жоржа Дюруа, как Гоголь был влюблен в Хлестакова» (БлокА. Собр. соч.: В 8 т. Т. 6. М.;Л., 1962. С. 153).

36 Последний фрагмент – заметки Бахтина к ненаписанному предисловию сборника работ разных лет, который готовился к печати автором.

Примечания к заметкам «К методологии гуманитарных наук»

МГН – последняя работа Бахтина. Она была написана в 1974 г., подготовлена для публикации В. Кожиновым, после чего текст был одобрен автором. Впервые напечатана (посмертно) под заглавием «К методологии литературоведения» в сборнике «Контекст – 1974» (М., 1975. С. 203–212). В полном виде опубликована в ЭСТ, с. 361–373.

Заметки МГН содержательно связаны с текстом (имеющим также фрагментарный характер) конца 30-х или начала 40-х годов, озаглавленным Бахтиным «К философским основам гуманитарных наук» (напечатан в ЭСТ, с. 409–411, ниже сокращенно обозначен ФОГН). В нем Бахтин поднимает проблему «вещи» и «личности», восходящую к различению «наук о природе» и «наук о духе», предпринятому в XIX веке В. Дильтеем. Если в западноевропейской традиции в Дильтее берут свой исток, с одной стороны, диалогизм М. Бубера, с другой – герменевтика XX века, как о том свидетельствует Х.-Г. Гадамер, то можно сказать, что в этом же направлении эволюционировал и Бахтин: в позднем творчестве русского мыслителя с диалогической интуицией (появившейся у него еще в 20-х годах) соединилась герменевтическая установка. Проблема «вещи» и «личности» в МГН предстает как проблема методологии гуманитарного знания. Старая тема в этом фрагментарном тексте оказывается обогащенной конкретными открытиями всего творческого пути Бахтина.

Надо отметить, что гносеологией, развивавшейся после Канта в русле позитивизма и неокантианства, Бахтин никогда специально не интересовался: похоже, он считал делом бесплодным предпринимать какие бы то ни было усилия в этой зашедшей в тупик области философии. Но если теория субъект-объектного знания им как бы никогда в расчет не принималась, то этого никоим образом нельзя сказать относительно проблемы познания человеческой индивидуальности. Проблема «чужого Я», воспринятая им от его учителя по Петербургскому университету, А.И. Введенского, присутствует в каждом бахтинском сочинении. Так, один из ключевых трудов Бахтина, трактат начала 20-х годов АГ, может быть истолкован как введение в теорию познания личности; своей вершины в бахтинской философии данная теория достигает в книге о Достоевском. В этих ранних работах был заложен фундамент бахтинской гуманитарной дисциплины. В 30-е годы в работах о романе она предстала в обличьи «металингвистики»: Бахтин тогда досконально прорабатывал такую реальность, как язык. То же самое, заметим, произошло с западными диалогизмом и герменевтикой, для которых, впрочем, интерес к языку был изначальным и даже более существенным, чем в случае Бахтина (см. в связи с этим нашу статью «М. Бахтин в 20-е годы» в журнале «Диалог. Карнавал. Хронотоп». 1994. № 1. С. 16–62). В последний период бахтинского творчества та же проблема (проблема «понимания» духовных феноменов) обогащается у него рядом новых моментов, что можно наблюдать и в связи с МГН. Во-первых, поднимается тема интерпретации текста, собственно герменевтическая тема; во-вторых, встает глобальный вопрос о понимании чужой культуры, решаемый Бахтиным в ключе идеи «диалога культур»; затем выдвигаются проблемы символа, а также исторического знания, не получая у Бахтина, однако, детальной разработки. В МГН мы обнаруживаем новые бахтинские вариации на старую тему автора и образа автора, находим «очеловечивающий» подход к «слову», «контексту», явлениям природы и т. д. Существует множество перекличек между МГН, с одной стороны, и О, ПТ, 1970–1971 – с другой: все эти тексты и подборки фрагментов являют лицо позднего Бахтина-герменевтика.

1 «Понимание» как категория бахтинской диалогической герменевтики восходит к воззрениям В. Дильтея. Познание, согласно Дильтею, движется в двух направлениях, выступая либо как «предметное знание» (в «науках о природе»), либо как «понимание» (в «науках о духе», «гуманитарных науках»). Если естествознание изучает свой объект извне, в его связях с другими объектами, то «предметом <…> гуманитарных наук служит данная во внутреннем опыте реальность самих переживаний» (ДильтейВ. Сущность философии // Философия в систематическом изложении. СПб., 1909. С. 22), – «жизнь» как последнее основание дильтеевской философии. Вслед за Дильтеем Бахтин ставил проблему гуманитарного знания как такую, где имеют дело «с выражением и познанием (пониманием) выражения» (ФОГН. С. 409).

2 Бахтин, выстраивая «лестницу» понимания, осмысливая его последовательные этапы, идет, с одной стороны,