Книга Сальватор. Том 2 - Александр Дюма

– Сюзанна! Мы играем жизнью и смертью. Поклянись молчать или, клянусь своей душой, вместо одного трупа здесь будут лежать два.

Сюзанна прохрипела нечто нечленораздельное. Ее хрип был похож на угрозу.

– Ну, будь по-твоему, гадина! – проговорил молодой человек, надавив ей коленом на грудь и изо всех сил сжав ее горло.

Так прошло несколько секунд.

Вдруг Камиллу показалось, что он слышит шаги. Он обернулся.

Через комнату Долорес, обе двери которой оставались открытыми, хозяин гостиницы, вооруженный двустволкой, вошел в сопровождении нескольких человек: постояльцев и слуг, сбежавшихся на крики.

Камилл непроизвольно отпрянул от Сюзанны де Вальженез.

Но она была неподвижна, как и г-жа де Розан. Камилл задушил ее в схватке.

Она была мертва.

Несколько лет спустя после этого происшествия, то есть около 1833 года, когда мы посетили Рошфорскую каторгу, где навещали св. Венсана де Поля XIX века, то есть аббата Доминика Сарранти, тот показал нам возлюбленного прачки Шант-Лила, убийцу Коломбана и Сюзанны. Его когда-то черные как смоль волосы побелели, а лицо носило теперь отпечаток мрачного отчаяния.

Жибасье, все такой же свежий, молодцеватый и смешливый, утверждал, что Камилл де Розан старше его лет на сто.

XXXII.Глава, в которой святоша убивает вольтерьянца

Мы оставили нашего друга Петруса сиделкой у графа Эрбеля, его дяди. Оттуда он написал Регине, что приступ подагры у дяди миновал, что он сам снова свободен и скоро увидит свою прекрасную подругу.

Но подагра, увы, похожа на кредиторов: она отпускает вас только перед смертью, то есть когда ничего другого уже не остается.

Итак, приступ подагры у графа Эрбеля отнюдь не собирался проходить так скоро, как о том мечтал его племянник; напротив, он возобновлялся все чаще, и генерал в иные минуты подумывал о том, чтобы сыграть с подагрой шутку, пустив себе пулю в лоб.

Петрус нежно любил дядюшку. Он угадал, о чем тот думает, и несколькими добрыми словами, сказанными от души, а также невольно выкатившейся слезой смягчил сердце генерала до такой степени, что тот отказался от своего ужасного плана.

На том они и порешили, как вдруг в комнату, где лежал граф, влетела, словно ураган, маркиза де Латурнель, одетая в черное с головы до пят.

– О! – вскричал граф Эрбель. – Неужели смерть близка, если посылает мне самое большое испытание?

– Дорогой генерал! – начала маркиза де Латурнель, попытавшись изобразить волнение.

– В чем дело? – оборвал ее граф. – Не могли бы вы дать мне умереть спокойно, маркиза?

– Генерал, вы знаете о несчастьях, постигших дом ЛамотГуданов!..

– Понимаю, – нахмурился граф Эрбель и закусил губу. – Вы прознали, что мы с племянником искали наикратчайший путь к смерти, и пришли сократить мои дни.

– Что-то вы нынче не в духе, генерал.

– Согласитесь, есть от чего, – отвечал генерал, переводя взгляд с маркизы на свою ногу, – подагра и…

Он чуть было не сказал «и вы», но спохватился и продолжал:

– Что вам угодно?

– Вы согласны меня выслушать? – обрадовалась маркиза.

– А разве у меня есть выбор? – пожал плечами граф.

Он повернулся к племяннику и продолжал:

– Петрус! Ты уже три дня не выходил на воздух. Освобождаю тебя на два часа, дорогой. Я знаю, как любит поговорить маркиза, и не сомневаюсь, что она доставит мне удовольствие сегодняшней беседой вплоть до твоего возвращения. Но не больше двух часов, слышишь? Иначе я за себя не отвечаю.

– Я буду здесь через час, дядя! – воскликнул Петрус, сердечно пожимая генералу руки. – Я только зайду к себе.

– Ба! – вскричал тот. – Если тебе надо с кем-нибудь повидаться, не стесняйся.

– Спасибо, добрый дядюшка! – поблагодарил молодой человек, поклонился маркизе и вышел.

– Теперь мы остались вдвоем, маркиза! – наполовину всерьез, наполовину насмешливо промолвил граф Эрбель, когда племянник удалился. – Ну, скажите откровенно, раз мы одни: вы ведь хотите сократить мои дни, не так ли?

– Я не желаю смерти грешника, генерал! – слащаво пропела святоша.

– Теперь, когда ваш сын граф Рапт…

– Наш сын, – поспешила поправить маркиза де Латурнель.

– Теперь, когда ваш сын граф Рапт предстал перед Высшим судом, – не сдавался генерал, – вы не станете просить меня оставить ему наследство.

– Речь не идет о вашем наследстве, генерал.

– Теперь, – продолжал граф Эрбель, не обращая ни малейшего внимания на слова маркизы, – теперь, когда ваш прославленный брат, маршал де Ламот-Гудан, умер, вы, не станете меня просить поддержать его, как во время вашего последнего визита, чтобы протащить один из чудовищных законов, которыми пользуются народы, когда хотят бросить королей в тюрьму или отправить в изгнание, королевские венцы развеять по ветру, а троны сбросить в реку. Итак, если вы пришли поговорить не о графе Рапте и не о маршале де Ламот-Гудане, то чему же я обязан вашим визитом?

– Генерал! – жалобно проговорила маркиза. – Я много выстрадала, состарилась, изменилась с тех пор, как на меня обрушились несчастья! Я пришла не для того, чтобы говорить о своем брате или нашем сыне…

– Вашем сыне! – нетерпеливо перебил ее граф Эрбель.

– Я пришла поговорить о себе, генерал.

– О вас, маркиза? – недоверчиво взглянув на маркизу, спросил генерал.

– О себе и о вас, генерал.

– Ну, держись! – пробормотал граф Эрбель. – Какую же приятную тему мы можем с вами обсудить, маркиза? – продолжал он громче. – Какой вопрос вас интересует?

– Друг мой! – медовым голосом заговорила маркиза де Латурнель, окинув генерала взглядом, полным любви. – Друг мой, мы уже немолоды!

– Кому вы это рассказываете, маркиза! – вздохнул генерал.

– Не настало ли для вас время исправить ошибки нашей юности, – слащавым тоном продолжала г-жа де Латурнель. – Для меня этот час пробил давно.

– Что вы называете часом исправления ошибок, маркиза? – недоверчиво спросил граф Эрбель и насупился. – На часах какой церкви вы услышали, что он пробил?

– Не пора ли, генерал, вспомнить, что в молодости мы были нежными друзьями?

– Откровенно говоря, маркиза, я не считаю, что об этом нужно вспоминать.

– Вы отрицаете, что любили меня?

– Я не отрицаю, маркиза, я забыл.

– Вы оспариваете у меня права, которые я имею на вашу память?

– Категорически, маркиза, за давностью.

– Вы стали очень злым человеком, друг мой.