Книга Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда - Эндрю Скотт Берг

Она могла бы ее перепечатать, а муж затем представил бы ее кому-нибудь от лица Пэйтона. Бернс сказал, что мог бы написать сопроводительное письмо для первых пяти глав, в котором объяснил бы, что у автора пока нет возможности представить полную рукопись и что он отправил одни и те же главы пяти разным издателям в качестве образца. Если кого-нибудь заинтересует эта работа, все, что требуется, – ответить. Пэйтон согласился. Бернс отправил рукопись пяти разным издателям, включая и Макса Перкинса из Scribners. Для Перкинса Бернс написал специальное письмо. Думая о Фоксхолле Эдвардсе, Бернс постарался передать ему то чувство, которое произвел на него Пэйтон. Он заверял: «Алан – скромный парень, не склонный настаивать на своем».

Через несколько дней пара издательств отозвалась желанием прочитать концовку книги. Scribners было одним из них, и, более того, Перкинс написал, что очень хотел бы встретиться с автором. Отвечая на слова Бернса о Пэйтоне, он сказал: «Я сам невероятно робкий и верю, что нам будет комфортно друг с другом».

Седьмого февраля 1947 года, в половине пятого утра, Пэйтон приехал в офис Scribners в Нью-Йорке и понял, что Перкинс не мог ошибиться сильнее, когда заявил, что им будет комфортно. Пэйтона ждала очень странная встреча. Он так и не понял, тронула его книга Перкинса или нет. По словам редактора, книга была «библейской», но Пэйтон опять-таки не понял, было ли этой похвалой или просто констатацией факта. Прихватив с собой рукопись, Макс отвел автора еще к одному человеку на пятом этаже и сказал:

– Чарльз, мы должны принять эту книгу.

Позже Пэйтон понял, что сотрудником, которого ему не представили, был сам Чарльз Скрайбнер. Когда Перкинс спросил Пэйтона, напивался ли тот когда-нибудь, писатель заколебался, размышляя над тем, предполагается ли такое поведение «библейскому» автору. Они отправились в бар и выпили, но это им не помогло. Смущение Пэйтона от этого только усилилось в несколько раз. Позже он сообщил Обри Бернсу:

«Он поднял свой бокал в качестве тоста, но сам тост так и не произнес. Он сказал, что это было в честь Томаса Вулфа. Еще он сказал: “Ты можешь и не заработать на этом. Мы не можем гарантировать, что люди будут покупать эту книгу…” Я предложил угостить его вторым напитком, но он заплатил и за него тоже. Сказал, что я заплачу в следующий раз, но не сказал, когда этот следующий раз состоится. Я подумал, что смогу повернуть разговор в более практичное русло, когда предложил тост за сотрудничество. Он выпил, но ничего не сказал».

Опрокинув последний напиток, Макс предположил, что Южная Африка, должно быть, очень печальная страна. Пэйтон спросил, почему он так думает, и, так как не знал о проблемах Макса со слухом, посчитал очень странным то, что Перкинс ничего не ответил.

«Стеснялся ли он или на него просто нашло нечто странное – я не знаю», – сказал Пэйтон.

Их «странные посиделки» закончились довольно резко, когда Перкинс неожиданно ушел, чтобы успеть на поезд до Нью-Кейнана. Пэйтон остался в такой растерянности, что вынужден был попросить Обри Бернса написать Перкинсу и узнать, что тот думает о его книге.

Редактор и писатель встретились в следующий понедельник утром. Во время этой встречи Перкинс сказал Пэйтону:

– Вам не стоит беспокоиться, без контракта вы не уйдете. Я не вижу причин, по которым Scribners могло бы отказать этой книге.

Теперь уже Перкинс не казался ему таким странным, но домой Пэйтон уехал с довольно неясными гарантиями.

Во время своего долгого путешествия Пэйтон читал и перечитывал романы Томаса Вулфа. Вскоре по прибытии в Йоханнесбург он получил замечания Макса по поводу «Плачь, любимая страна». Комментарии Перкинса, изложенные на бумаге, оказались чрезвычайно просты. В апреле 1947 года Пэйтон написал Бернсу, что, по словам Перкинса, критики могут недооценить эту историю, потому что финальная часть книги, та, в которой он описал сегрегацию, выглядела несколько слабоватой после драматичного пика романа, а именно – кульминационной сцены в суде. Пэйтон сказал Бернсу, что согласен с Перкинсом, и был готов приступить к переработке. Но Перкинс, с которым Пэйтон познакомился, уже весьма отличался от того редактора, который работал с Томасом Вулфом.

В мае Перкинс наконец-то прислал Пэйтону контракт на «Плачь, любимая страна». К тому моменту Макс уже пришел к выводу, что настоящий главный герой в ней – это прекрасная и трагичная земля Южной Африки, но если говорить о герое-человеке, то это, несомненно, Зулу, ибо он великолепен.

«Кто-то может сказать, что финальная часть книги демонстрирует спад, но я не думаю, что ее можно рассматривать таким стандартным способом. Она помогает невероятно остро увидеть эту страну и расовый вопрос, но не в виде проблемы, а в виде ситуации как таковой. Это грустная книга, но именно такой она и должна быть. Так же было с “Илиадой” и “Библией”. Но, как говорится в “Экклезиасте”, “лишь земля вечна”». Перкинс спешно доставил рукопись в типографию, а затем написал автору, что, к сожалению, «обстоятельства таковы, что все продвигается очень медленно. Мы недостаточно работаем, это правда, у нас слишком много праздников и слишком мало часов». Когда Пэйтон признал, что не в состоянии понять важность размещения развязки, и предложил вырезать несколько сцен из второй части книги, Перкинс сказал ему: «В наши дни процесс печати и так отнимает очень много времени, поэтому я терпеть не могу все, что может замедлить процесс еще больше». Книга была опубликована в своем первозданном виде.

Теперь уже Перкинс не был таким требовательным перфекционистом, как когда-то. Иногда редактирование требует слишком много усилий и отнимает слишком много сил.

Пэйтон вернулся к исполнению своих обязанностей на родине. Он написал Максу:

«Вам будет интересно узнать, что вы упрямо не выходите у меня из головы и что у меня есть предчувствие, что мы снова встретимся в невыразимой и непередаваемой темнице этой земли».

«Плачь, любимая страна» продавалась чрезвычайно хорошо и была высоко оценена критиками.

«Не пытайтесь сделать блестящего ученика точной копией себя, – писал Гилберт Хайет[305] в книге “Искусство преподавания”. – Если вы отправите его в мир, обрамленного тем, что ему дали вы, и обученного хитростям мастерства, которому мог научиться только у вас, тогда он будет считаться вашим учеником больше, чем когда бы то ни было, и тогда вы заслужите право на его вечную благодарность».