Книга Культурная революция - Михаил Ефимович Швыдкой

знал, что свобода таит множество опасностей, но так же твердо был уверен в том, что лучшего средства для безопасности, чем свобода, не существует. Как настоящий доктор он знал, что излечение болезни зависит не только от врача и медикаментов, но и от больного, который быстрее уходит из жизни, если перестает бороться со своим недугом. Ему было хорошо известно, что физического бессмертия не существует, но он, что, пожалуй, слишком наивно для мудреца, верил в волшебную силу театра. Странного заведения, где убитые и умершие во время действия герои как ни в чем не бывало выходят на поклоны по окончании спектакля. Какой бы тяжелой и пакостной ни была жизнь – она все равно лучше смерти. Тем более что, если мы постараемся, мы можем превратить ее в волшебный праздник. Или даже не в очень волшебный, и вовсе не в праздник. Просто надо не бояться жить. И поэтому Григорий Горин не спешил расставаться со своими любимыми персонажами, изо всех сил пытался сохранить им жизнь. Хотя бы в пространстве сцены или экрана.

Впрочем, он имел дело с бессмертными. С теми, кто жил своей жизнью и до его появления на свет в Москве 12 марта 1940 года. Они приняли его как равного, и он стал одним из них. И чем больше времени проходит со дня его смерти, тем значительнее и важнее для всех нас оказывается и он сам, и его творчество. Перечитайте его пьесы и его рассказы, и вы убедитесь, что, как у всякого классика, они приросли новыми смыслами. Григорий Горин зажил своей жизнью в истории отечественной (и мировой) культуры и уже не нуждается в нашей помощи.

Но сам всегда приходит к нам на выручку, даже если мы не можем до него дозвониться.

Март 2010

О жизни и смерти

150-й юбилей А.П. Чехова, к счастью, удалось отметить без пошлой торжественности (или торжественной пошлости…?). Были все подобающие случаю события: публикации в газетах и журналах, передачи и фильмы на радио и телевизионных каналах, торжественные вечера в библиотеках и театрах, среди которых надо особо отметить Московский художественный театр имени А.П. Чехова, международные симпозиумы и семинары и, наконец, – в качестве кульминации празднеств, – была встреча президента России Дмитрия Анатольевича Медведева с мировой театральной элитой в Таганроге, в здании гимназии, где учился юбиляр.

Удивительным образом участники этих событий сумели не переступить некоей важной грани приличий и интеллигентности, подобающих данному случаю и особенно этому писателю. Пожалуй, в первый раз на моей памяти чествующие выдержали тональность торжества в духе и стиле чествуемого. И хотя Петер Штайн, сразивший нас в середине 80-х годов прошлого века своей театральной версией «Трех сестер», и начал свое выступление во время встречи с президентом с того, что Чехов, наверное, был бы смущен и раздосадован, а может быть, и хохотал бы над тем, как всенародно отмечают его день рождения, – тем не менее он довольно быстро ушел от этой темы, чтобы сказать о вещах, существенных для жизни и искусства.

При этом важно понять, что впервые время проведения юбилея Чехова не предопределяло тех ограничений – по причине ли малой изученности или из-за цензурных запретов, – которые связывали свободу печатных и устных высказываний даже в 1985 году, в год его 125-летия, в последние предперестроечные месяцы. О Чехове – человеке, прозаике, драматурге, – за последние двадцать пять лет написали очень много интересного, как умно-глубокого, так и вызывающе-шокирующего. Опубликовали не только его неизвестные или не напечатанные прежде письма, но и письма других великих и невеликих людей, к нему обращенные. Наконец, «грамотной» России стали доступны воспоминания и размышления тех, кто после октября 1917 года оказался в изгнании. Исследователи, похоже, изучили каждый день его жизни, каждую подробность его творческой биографии, историю болезни вплоть до поименного знания каждой туберкулезной палочки, приведшей его в могилу. Вместе с режиссерами и актерами ученые, как кажется, сумели истрактовать каждое слово его пьес, естественно, включая ремарки; каждый знак препинания в его прозе, определить каждого безвестного героя его переписки. Нет запрета на любые невозможные прежде исследования: Чехов и… Шпенглер, или Ницше, Фрейд, Беккет или Пинтер…

Столько интересных деталей и неожиданных ракурсов, столько нюансов и полутонов, что в какой-то момент стало казаться, что исчезает общий образ писателя, его человеческая и творческая целостность. Помните, как у Марселя Пруста, когда герой пытается запечатлеть красоту возлюбленной и приближает свой взгляд все ближе и ближе… И вот он видит только нос с ворсинками внутри, а потом край глазницы, наконец, доходит до пор кожи со странной растительностью и выделениями желез… И красота, которую так хотелось сохранить навсегда, – навсегда исчезает. Как на излете постимпрессионизма, когда страстное желание художника остановить мгновение приводило к потере, исчезновению материального мира на картине.

К счастью, юбилей Чехова заставил восстановить некую утрачиваемую целостность, заново прикоснуться к важнейшим смыслам его творчества и его жизни.

Не знаю, как готовил Олег Табаков свое выступление на сцене МХТ в спектакле «Наш Чехов», но выглядело оно сиюминутной импровизацией, и тем дороже было то, что среди первых фраз он сказал: «Чехов был самый интеллигентный писатель России». Это утверждение могут оспаривать поклонники Иннокентия Анненского или Ивана Бунина, но необычайно важно, что слова «русский интеллигент», которые слишком часто в последнее время произносят чуть ли не с брезгливым презрением, в дни чеховского юбилея заново обретали свой первозданный смысл. Русская интеллигенция, теснимая и в советскую, и в постсоветскую эпохи «образованщиной» (слово А.И. Солженицына), вовсе не принадлежит к племени разрушителей основ русской жизни. Она созидатель по природе своей. Что бы ни писали те пламенные публицисты, которые полагают, что Россию погубили Гоголь с Салтыковым-Щедриным, ну и, понятно, Достоевский, Толстой и Чехов, кого бы из классиков ни брали себе в союзники авторы, усматривающие во враче, учителе, инженере или литераторе потенциального террориста-максималиста, именно интеллигенция была и остается сообществом людей, которые способны сформулировать и озвучить боли и надежды народа, готовы противостоять хаосу бытия; готовы учить, лечить, строить, совершать открытия, защищать Отечество, издавать книги и журналы, сочинять музыку, писать стихи, романы и пьесы и делать еще многое-многое другое, что прославило Россию во времени и пространстве. И, естественно, всегда рефлексировать по поводу содеянного, находясь в вечном конфликте с самими собой и окружающим миром. Постоянно иронизировать по поводу собственного несовершенства и недостаточной одаренности. Корить себя за то, что недостает сил предупредить слезу в глазах ребенка и даровать вселенскую гармонию человечеству.

Отличие образованных людей от людей интеллигентных