Книга Летняя книга - Туве Марика Янссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Рыбка, дорогая, что ты подразумеваешь под „бедными итальянцами“? Ведь именно они сервируют для нас Капри и выписывают за это счета?»
«Простые итальянцы не имеют к этому никакого отношения, Альберт! У них добрые отзывчивые души, они живут так же, как сто лет назад, когда здесь еще не было туристов, которые обезобразили весь их остров!»
«И ты думаешь, мы найдем их на Анакапри?»
Она кивнула и выпрямилась как стрела. С минуту они выжидающе смотрели друг на друга. Он мысленно представил существование в Анакапри – скучно и неудобно. Горячей воды нет. Вежливых портье нет. Обувь никто не чистит. Говорят, там едят конину. А еще мухи… птицы и черт знает что. И жара. Для местных он будет посмешищем. А здесь он человек, который может себе позволить провезти жену (кстати, неблагодарную) через всю Европу и показать ей жемчужину Средиземноморья… И он тут же подвел итог: «Нет! Туда я точно не хочу!»
Услышав решимость в его голосе, «рыбка» Грёнрус бросила отчаянный взгляд на свой пудинг и упрямо сказала: «Тогда я поеду одна. И мы посмотрим, кто из нас прав».
И она действительно поехала. Они расстались в тот же вечер, удивленные и растерянные, но с чувством облегчения и с предвкушением грядущего триумфа. Он стоял и смотрел ей вслед, когда она исчезала вдали на осле. И придет же такая идея, ведь есть же автомобили и экипажи! Погонщик все время держал осла за хвост, и это выглядело нелепо. Господин Грёнрус покачал головой и отправился на five o’clock[204]к пьяцца.
Прошла неделя. Свобода обоих ничем не ограничивалась и не вызывала раздражения. Они думали друг о друге с нежным сочувствием и даже обменялись открытками с описаниями того, как им хорошо.
Пляж господина Грёнруса почистили, в гостинице начали подавать к завтраку масло, он переселился в еще более красивый номер, на пьяцца установили новый тент от солнца, и туристический сезон с концертами и всевозможными аттракционами был в разгаре. Фру Грёнрус наладила контакт с народной душой и жила, по ее собственным утверждениям, именно той жизнью, которую Господь с самого начала замышлял для всех нас.
Разумеется, в этом раю был Адам. Но то, что она к нему испытывала, скорее напоминало интерес к объекту исследований; Адам был тем добрым и импульсивным итальянцем, которого еще не коснулись тлетворный туризм и прочие современные мерзости.
Что думал сам синьор Лучано о своей платонической подруге – неизвестно. Но когда она приближалась к нему в развевающемся платье и с цветком в волосах, а ее кожа блестела от масла, он сверкал глазами, жестикулировал, целовал ей руку и уверял, что она похожа на Афродиту.
Он водил ее на Монте-Соларо, показывал ей все труднодоступные места, все цветочные аллеи, все обрывы, рассказывал легенды и изображал их героев, пел песни и обсуждал политику. Он проделывал все это в восхитительно примитивной манере и никогда не носил воротничков, туфель и прочих бессмысленных атрибутов культуры. Фру Грёнрус была счастлива. Больше всего ее радовало то, что ей удалось так быстро вернуться к первородной жизни – и что кто-то, такой жизнью живущий, это признал.
И именно поэтому она пришла в сильнейшее смятение, когда однажды узнала, что Лучано унизился до лжи. Он рассказывал ей, что в полнолуние у Голубого грота собираются акулы и устраивают игрища, а у Марина-Гранде они всегда кусают полдюжины туристов за сезон, а еще что население острова почти поголовно безграмотно.
Фру Грёнрус тотчас же написала обо всем этом мужу. Отчасти – чтобы показать, что о жизни островитян ей уже известно намного больше, чем рядовому туристу, а отчасти – потому что искренне боялась, что Альберта съедят акулы. Альберт ухмыльнулся и прислал ответ: это все полная чушь, его портье знает лучше.
Поражение повергло ее в ярость, она призвала Лучано к ответу. Они лежали под оливой, их разделяла бутылка кьянти и сыр. Закат оказался ровно таким, каким она его представляла, Лучано сказал «Афродита» и почистил ей апельсин – сейчас все было прекраснее некуда.
Но раньше он ее явно дурачил. Почему?
«Мадонна миа, – радостно воскликнул он, – разве не это вам нужно? Мне даже самому понравилось, как получилось с акулами. Да и вы выглядели довольной, разве нет?»
«Но, Лучано, вы же солгали!»
«Хм… Возможно… Но что такое правда? Если мы будем рассказывать правду о Капри, он вам и даром не понадобится».
«А про благодарственные жертвоприношения, туристов, упавших с обрыва, и Акселя Мунте, который всех угощал мороженым на Рождество, – это все тоже неправда, да?»
Лучано сделал извиняющуюся мину и перевернулся на спину в траве.
«Белиссимо! Я старался, как мог. Я не лгу!»
«Нет, именно это вы и делали!»
«Напротив! Только ради вас я уже неделю хожу босой и не бреюсь! Думаете, я допущу, чтобы вы заплатили и ничего не получили взамен?!»
«Деньги!» – в ужасе взорвалась фру Грёнрус.
«О нет, не говорите так! Просто подарок! Небольшой жест, подтверждающий, что вам понравилось мое общество. Я совсем не такой, как другие гиды! У меня есть такт и воспитание. Я умею обращаться с чувствительными синьоринами и знаю, как сделать их жизнь увлекательной и красивой!»
Фру Грёнрус посмотрела на кьянти и сыр, потом на венок у себя на коленях, потом на безупречный пейзаж вокруг – и вдруг захотела домой. Пудрить нос, ходить в чулках – и чтобы почтительные официанты приносили чай на террасу. А еще ей очень не хватало Альберта.
Она решительно встала, отряхнула платье и выбросила цветок из прически. Лучано следил за ней внимательно, не шевелясь:
«Что с вами, синьорина?»
«С делами разберемся вечером», – пробормотала она и, не глядя на него, в одиночестве пошла к деревне.
Стоя у отеля, господин Грёнрус бросил взгляд на экипаж, отъезжавший в сторону пьяцца, а потом на монеты у себя на ладони. Проклятье! Давно пора научиться различать эти чертовы лиры и сольди. Проезд от пляжа Марина-Гранде до его «Германии» не может стоить дороже пяти лир. Пять максимум.
Он посмотрел на залитую слепящим солнцем дорогу, белые стены в тяжелых гроздьях кричаще-фиолетовых цветов, пыльные пальмы – и вдруг со злостью крикнул: «Эй! Извозчик, стой!» – и бросился вдогонку, крепко зажав деньги в кулаке. С победоносным видом протянул их кучеру: «Будьте добры, пересчитайте – вот, вы ошиблись!» – «Нет, это вы где-то ошиблись, – ответил тот со спокойным превосходством. – Две лиры или одна – это примерно то же самое
