Книга Мопра. Орас - Жорж Санд

— Твоя, твоя, всей душой и навеки! Я давно это решила и уже боялась, что ты отказался от меня.

— Боже, наконец-то ты сжалился надо мной! — горячо воскликнул Арсен, воздевая руки к небу.

— А мой сын? — спросила Марта, бросаясь к колыбельке. — Подумай, Арсен, ты должен любить его так же, как меня.

— Ты и твой ребенок для меня одно, — возразил Арсен, — как могу я разделить вас в своем сердце или мыслях? Выслушай меня, Марта. Я должен задать тебе серьезный вопрос. Пора произнести имя, которое давно не слетало с наших уст. Теперь, когда ты будешь моей женой, а я твоим мужем, ребенок должен принадлежать нам обоим, и никто больше не должен иметь прав на самое дорогое для нас существо. Имела ли ты какие-нибудь известия от Ораса после того, как от него ушла?

— Нет, — ответила Марта, — я не знала, да и сейчас не знаю, где он и что с ним. Иногда, признаюсь, мне хотелось хоть что-нибудь о нем узнать; любви к нему у меня не осталось, но порой он вызывает во мне участие и жалость. Однако я всегда заглушала эти чувства и подавляла в себе желание спросить о его судьбе.

— А как ты намерена поступить? Как будешь вести себя с ним?

— Я ничего еще не решила. Я хотела бы никогда его больше не видеть и надеюсь, что так оно и будет.

— Но если в один прекрасный день он придет и потребует своего ребенка, что ты ему ответишь?

— Своего ребенка! — воскликнула, ужаснувшись, Марта. — Ребенка, которого он не знает, не подозревает даже о его существовании! Ребенка, которого он не хотел, которому дал жизнь против воли, ненавидя самую мою надежду на его рождение! Ребенка, которого он запретил бы мне родить, если бы это было в нашей власти. Нет, это не его ребенок и никогда им не будет! Ах, Поль! Как ты не понял, что я могла простить Орасу то, что он унижал, мучил, ненавидел меня, но того, что он ненавидел и проклинал мое дитя, я не прощу ему никогда! Нет, нет! Это наш ребенок, Арсен, а не Ораса. Любовь, преданность и заботы — вот истинное отцовство. В этом ужасном мире, где мужчина может бросить плод своей любви и не прослыть чудовищем, узы крови не значат почти ничего. А я воспользовалась правом, которое дает закон, и окончательно порвала связь, соединяющую моего сына с Орасом. Матушка Олимпия записала его в мэрии под моим именем, и в книгах значится: «отец неизвестен». Вот моя месть Орасу! Ужасная месть, если только у него есть сердце, чтобы ее почувствовать.

— Дорогая моя, — возразил Арсен, — поговорим без горечи и озлобления о человеке, скорее слабом, чем дурном, скорее несчастном, чем преступном. Твоя месть была очень сурова, и, может случиться, ты еще о ней пожалеешь. Орас мальчишка и останется мальчишкой, возможно, еще несколько лет; но когда-нибудь он станет мужчиной и, быть может, осудит заблуждения своего сердца и ума. Он раскается во зле, которое сотворил, сам того не ведая, и ты будешь мучительным укором всей его жизни. Если он увидит когда-нибудь этого прелестного ребенка — я не сомневаюсь, что он будет прелестен, ведь это твой сын, — и ты лишишь Ораса права прижать к сердцу свое дитя…

— Арсен, твое великодушие заводит тебя слишком далеко, — прервала Марта с горечью. — Орас никогда не полюбит своего ребенка. Раз он не почувствовал любви в ту пору, когда сердце бьется со всем пылом молодости, как сможет он полюбить позднее, когда в человеке просыпается эгоизм и все его мысли заняты собственным благополучием? Если бы красота и ум ребенка могли польстить Орасу, он, возможно, позабавился бы с ним несколько дней; но, будь уверен, он не даст ему ни наставлений, ни примеров, которые были бы мне по сердцу. Я не хочу, чтобы мой сын принадлежал ему. Нет, никогда! Ни за что!

— Пусть так, — сказал Арсен, — но все ли ты обдумала? Бесповоротно ли твое решение?

— Да, — ответила Марта.

— В таком случае, — продолжал он, — есть простой выход. Ребенка все считают моим сыном, — ведь никто из окружающих не знает ни наших прошлых, ни нынешних отношений. Нас считают супругами или любовниками. Не в обычаях театра спрашивать у какой-нибудь пары свидетельства о законности их союза. Мы никого не разубеждали: нам казалось, так будет спокойнее. Одна только матушка Олимпия могла бы сказать, что не я отец ребенка, но она не болтлива и слишком нам преданна, чтобы выдать нашу тайну. Итак, все очень просто; остается только поддерживать установившееся мнение; но вот когда мы увидимся со старыми друзьями — ведь как бы мы ни избегали их, все равно рано или поздно мы кого-нибудь да встретим, — что мы им скажем, Марта?

Марта смутилась и как будто огорчилась; на мгновение она задумалась, а потом твердо произнесла:

— Мы скажем им то же, что и всем: мы скажем, что это твой ребенок.

— Подумала ли ты о последствиях такой лжи, дорогая Марта? Вспомни: друзьям Ораса известна была его ревность, но не все достаточно знали тебя, чтобы понять, сколь она необоснованна… Теперь они решат, что ты обманывала его; и несправедливое обвинение, которое возмущало тебя в устах Ораса, будут повторять все, даже те твои друзья, которые никогда в тебе не сомневались, — Теофиль, Эжени и другие!

Марта побледнела.

— Это будет очень тяжело, — ответила она. — Я была так горда! С таким негодованием отвергала все подозрения! И вот они подумают, что я потеряла всякий стыд и бессовестно лгала. Но что из того, в конце концов? Меня могут обвинить только в глупости и суетном тщеславии: ведь все знают, что я не навязывала Орасу ребенка и ушла от него раньше, чем стала матерью.

— Скажут, что он прогнал тебя, что ты пыталась его обмануть, но он убедился в твоей неверности, и это послужит ему оправданием в глазах окружающих и своих собственных.

— В своих собственных! — воскликнула пораженная Марта. — Об этом я не подумала! Значит, он будет избавлен от наказания, уготованного ему божьим правосудием! Значит, он не почувствует стыда, увидев, как ты исполнил вместо него долг, которым он пренебрег! Нет! Я хочу, чтобы он узнал о твоем великодушии, о твоей чистой любви! Я хочу, чтобы он был унижен до глубины души, чтобы вынужден был сказать: да, Марта была права, избрав своим заступником Арсена!

— Это не столь важно, — возразил Арсен, — важно другое: мне нестерпима мысль, что этот жестокий, ослепленный своей гордостью человек будет считать себя вправе презирать тебя и говорить твоим самым близким друзьям: «Вот видите! Недаром я не доверял Марте. Она была любовницей Арсена и моей одновременно. Недаром я проклинал ее беременность. У ребенка, которого она хотела подарить мне, было два отца, и неизвестно, кому же он, собственно, принадлежит».

— Ты прав, — ответила Марта. — Хорошо, мы не солжем нашим старым друзьям; а если когда-нибудь я буду иметь несчастье встретить Ораса, у меня хватит мужества сказать ему в глаза: «Вы отказались от своего ребенка; другой человек с гордостью взял на себя право стать моим супругом, любовником и братом на всю жизнь!»

С этими словами Марта бросилась в объятия Арсена и покрыла его лицо слезами и поцелуями. Потом, вынув малютку из колыбели, она протянула его Полю. Поль торжественно поднял его и, призвав в свидетели небо, подтвердил это усыновление, более святое и нерушимое, чем если бы оно было скреплено законом перед лицом людей.