Книга Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В небе не было ни единой звезды, а само оно напоминало бессильно обвисшее мертвое тело. Оно лежало на земле, как воздушный шар, из которого выпустили воздух, в него врезались контуры деревьев и плоский, как бы лишенный объема, прямоугольник кухни; в студеном мертвенном свете смутно выступали знакомые предметы — штабель дров, плуг, бочонок у кухонного крыльца со сломанной ступенькой, на которой он оступился, когда шел ужинать. Серая стужа просачивалась в него проворными струйками, словно вода, текущая в песок; она останавливалась, обходила препятствия, снова проползала вперед и наконец ровной и сильной струёй потекла по незащищенным костям. Он беспрерывно дрожал от холода, и у него все время было такое ощущение, будто замерзшие руки, прикасаясь к телу, натыкаются на какой-то твердый посторонний предмет, который между тем все дергался и дергался, словно что-то живое внутри его мертвой оболочки изо всех сил старалось вырваться на волю. Над головой, на обшитой досками крыше, прозвучал одинокий легкий шлепок, и, словно по сигналу, серое безмолвие начало рассеиваться. Он осторожно затворил дверь и вернулся в постель.
В постели его стало трясти еще сильнее, и под холодный насмешливый шорох мякины он тихонько лежал на спине, слушая, как на крыше шепчет зимний дождь. Эго был не барабанный бой, как бывает, когда сквозь чистый, бодрящий воздух проносится веселый летний дождик, а глухой невыразительный шелест, словно сама атмосфера, всей своей тяжестью навалившись на крышу, медленно растворяется, а потом размеренно и лениво капает со стрехи. Кровь его опять побежала по жилам, одеяло, как железо или лед, давило ему грудь, но пока он неподвижно лежал на спине, слушая ропот дождя, кровь его согрелась, тело перестало дрожать, и в конце концов он погрузился в какую-то мучительную судорожную дрему, населенную извивающимися образами и формами упрямого отчаяния и неуемного стремления к чему-то… пожалуй, даже не к оправданию, а скорее к сочувствию, к какой-то руке — безразлично чьей, лишь бы она вызволила его из этого черного хаоса. Разумеется, он бы ее оттолкнул, но она все равно восстановила бы его холодную цельность.
А дождь все капал, капал и капал; рядом безмятежно и ровно дышал Бадди — он даже ни разу не повернулся. Временами Баярд тоже ненадолго засыпал, но и во сне он бодрствовал, а просыпаясь, лежал в какой-то сумрачной дремоте, полной мелькающих видений; в ней не было ни облегченья, ни покоя, между тем как дождик, капля за каплей размывая ночь, уносил с собою в вечность время Но все это тянется так долго, так дьявольски и бесконечно долго. Его измученная, утомленная борьбою кровь медленными толчками двигалась по телу, почти как этот дождик, размывая плоть. Ко всем в свой час приходит… Библия?.. Какой-то проповедник? Наверное, он знал. Сон, Ко всем в свой час приходит…[103]
Наконец он услышал, что за стенами началось движение. Разобрать что-либо было невозможно, но он знал, что это люди, чьи имена и лица были ему знакомы; просыпаясь, он снова входил в мир, который он даже на время не смог утратить; люди, с которыми он…
И ему стало легче. Звуки не прекращались; он услыхал, как открылась дверь, услыхал голос, который при некотором усилии мог бы даже узнать, а главное, теперь он мог встать и пойти туда, где все собрались вокруг весело потрескивающего огня, туда, где был свет и тепло. И он лежал, обретя наконец покой, намереваясь тотчас встать и пойти к ним, но не вставал, а кровь тем временем медленно текла по телу и сердце билось ровнее. Бадди тихо дышал рядом, и его собственное дыхание стало таким же спокойным, как дыхание Бадди, а приглушенные голоса и другие уютные домашние звуки проникали в холодную комнату, постепенно утишая эевогу. Это приходит ко всем, это приходит ко всем, утешало Баярда его усталое сердце, и в конце концов он уснул.
Он проснулся только ранним серым утром, с чувством тупой тяжести и усталости во всем теле — сон не принес ему успокоения. Бадди не было; дождь все еще шел, теперь он четко и решительно стучал по крыше; в воздухе потеплело, промозглая сырость пронизывала до костей; он встал и, держа в руках сапоги, пробрался через холодное помещение, в котором спали Стюарт, Рейф и Ли, и нашел Рейфа с Джексоном в комнате перед очагом.
— Мы дали тебе поспать, — начал Рейф, по тут же воскликнул: — Господи, да ты похож на какое-то привидение, парень! Ты что, всю ночь не спал?
— Нет, я отлично выспался, — ответил Баярд. Он сел, натянул сапоги и застегнул под коленями пряжки.
Джексон сидел возле очага. В темном углу у него под ногами молча копошились какие-то крохотные существа, и, все еще не поднимая головы от сапог, Баярд спросил:
— Кто у тебя там, Джексон? Что это за щенки?
— Это я новую породу вывожу, — отвечал Джексон.
Рейф вернулся в комнату; он нес полстакана светло-янтарного виски, изготовленного Генри.
— Это щенки от Эллен, — сказал он. — Попроси Джексона рассказать тебе про них после завтрака. На вот, выпей. У тебя страшно усталый вид. Наверняка Бадди своими россказнями не дал тебе уснуть, — иронически добавил он.
Баярд выпил виски и закурил папиросу.
— Мэнди поставила твой завтрак на огонь, — сказал Рейф.
— Эллен? — спросил Баярд. — Ах да, это та лисица. Я еще вчера хотел про нее спросить. Вы ее сами вырастили?
— Да. Она выросла с прошлогодним выводком щенков. Ее Бадди поймал. А теперь Джексон хочет произвести революцию в охотничьем деле. Задумал вывести зверя с чутьем и выносливостью собаки и с хитростью и ловкостью лисицы.
Баярд пошел в угол и стал с любопытством изучать крохотных зверюшек.
— Я видел не так